Война Кортни - Уилбур Смит

ничего не ела и не пила, и, как ни старалась сохранить душевное равновесие, у нее кружилась голова от усталости.

Они остановились. Шафран услышала, как открылась металлическая дверь. Ее подтолкнули вперед, когда дверь за ней захлопнулась и закрылась на замок. Ее усадили на деревянный стул. Ее запястья освободили от наручников, но затем крепко привязали к подлокотникам кресла. Ее лодыжки тоже были привязаны к ножкам стула. Капюшон был снят.

Шафран открыла глаза, но тут же была ослеплена ослепительным светом, сияющим прямо на нее.

Кто-то сильно ударил ее по лицу, и она не смогла удержаться от крика от боли и шока.

- Открой глаза!- рявкнул чей-то голос. “Ты будешь держать глаза открытыми. Если вы закроете глаза, вас ударят.”

Шафран ничего не могла с собой поделать. Ее инстинкты взяли верх. Она снова закрыла глаза.

Она получила пощечину.

Она заставила себя держать глаза открытыми и смотреть на свет. За ней виднелась неясная фигура. Он говорил по-английски с холодной, спокойной угрозой.

- А, так . . . Позвольте представиться. Меня зовут Старк. Я-офицер в Geheime Staatspolizei, или тайной полиции. Вы можете знать его в сокращенном виде: гестапо. Твоя жизнь в моих руках. Я решаю, жить тебе или умереть. Я не даю тебе спать, или позволяю тебе спать. Я морю тебя голодом или кормлю. Я хорошо с тобой обращаюсь или мучаю тебя так, как ты и представить себе не можешь в своих самых страшных кошмарах. У тебя нет власти, нет контроля над своей судьбой . . . Но только в одном отношении. Если вы будете сотрудничать, вы не станете свободными, потому что вы никогда не станете свободными снова. Но вы можете прожить еще немного и, самое главное, избежать мучений, которые будут причинены вам, если вы не будете говорить.”

Лицо Шафран оставалось бесстрастным. Свет ослепил ее до такой степени, что уже не имело никакого значения, открыты ее глаза или закрыты.

- Поймите вот что: у вас нет никаких прав, никакой защиты в соответствии с Женевской конвенцией или какими-либо правилами ведения войны. Вы не солдат в военной форме. Вы шпион, диверсант и убийца. Из-за тебя погибло много хороших людей. Их души взывают к отмщению. Будьте уверены, я вам его предоставлю. Давайте начнем. А как тебя зовут?”

Шафран подумала о том, что ее инструктор, сержант Гринвуд—маленький, жилистый, но ужасающе крепкий кокни с задворков Восточного Лондона - сказал ее группе стажеров. “Ты можешь засунуть это "имя, звание и серийный номер" себе в задницу. У вас нет ни званий, ни серийных номеров, потому что вы не в этой проклятой армии, и у вас нет имени, потому что ваше прикрытие-это человек, которого даже не существует. Так что тебе нечего сказать этим проклятым фрицам, не так ли? Так что держи свои ловушки на замке и не рассказывай им все к чертовой матери.”

Она продолжала молчать.

Старк повторил вопрос. “А как тебя зовут?”

Она не ответила.

На этот раз она получила удар в солнечное сплетение, нанесенный с полной мужской силой. Удар выбил воздух из легких Шафран и заставил ее задыхаться, задыхаться и страдать от боли.

Шафран мысленно повторила любимую поговорку сержанта Гринвуда: "боль не может причинить тебе вреда". Или, как он сказал бы: "боль не может тебя убить.”

Его рассуждения были достойны профессора философии. ‘Сейчас . . . пуля может тебя убить. Это может кровоточить и убить тебя. Штык в кишках может все испортить. Но боль, что она может сделать? Боль существует только в уме. Это чувство. Вот и все. Он ничего не делает для вас . . . Я имею в виду, что если тебя поймает какой-нибудь кровожадный нацистский ублюдок, который вырвет тебе все ногти, один за другим. Это больно? Конечно, это кровотечение. Но убьет ли это тебя? Конечно, нет. Кто умер от вырванных ногтей? Никто не истекает кровью, вот кто.

“И это то, что ты должен помнить, верно? Эти нацисты, они ведь не хотят тебя убивать, правда? Не до тех пор, пока они думают, что все еще могут что-то получить от тебя. Так что, если ты им ничего не скажешь—я имею в виду абсолютное, абсолютно ничего,-что они могут сделать в худшем случае? Причинять боль, вот что, и теперь все вместе-боль . . . Не могу. . .обижу я!’”

Поэтому Шафран ничего им не сказала.

Старк задавал ей одни и те же вопросы снова и снова:

“Как тебя зовут?”

“Кто ваш командир?”

“Где вы базируетесь?”

“Каковы были ваши инструкции по контакту с сопротивлением?”

“Кто ваши агенты в этом районе?”

Но ответа он не получил ни разу.

Его люди били Шафран и били ее до тех пор, пока ее лицо не покрылось ссадинами и опухло, а тело от живота до груди не превратилось в багровую массу багровых, черных и синих ссадин, но она продолжала молчать.

В комнату вошли двое солдат, и один из них надел ей на голову капюшон. Внезапно она упала назад, когда они опрокинули стул, к которому она была привязана, но прежде чем ее голова ударилась о бетонный пол, чья-то рука грубо схватила ее за шею и остановила удар. Ей хотелось плакать от облегчения. Через несколько секунд ледяная вода хлынула ей в нос и рот, и ее тут же охватила паника, когда она начала тонуть. Прежде чем она потеряла сознание, ее кресло вернули в вертикальное положение, и ее обильно вырвало, сухо дыша и вдыхая больше воды, когда она втянула промокший капюшон для воздуха. Они снова повалили ее на пол, и вода снова хлынула по ее ноздрям и рту, пока все ее чувства не сказали ей, что она на грани смерти. Она вспомнила доктора Магуайра, другого, более джентльменского инструктора, чем сержант Гринвуд, который объяснил, что инстинкт самосохранения-самая глубокая сила в любом живом существе. Тело не хочет умирать. Он посылает предупреждающие сигналы в тот момент, когда есть какая-либо перспектива того, что это произойдет. Но эти сигналы посылаются задолго до события, чтобы дать уму время организовать ответ на угрозу, с которой он сталкивается. Главное-верить в свою способность остаться в живых и не поддаваться паническим сигналам.

Несколько раз Шафран теряла сознание. Но они всегда поднимали ее, и она