Саломея. Стихотворения. Афоризмы - Оскар Уайлд

Когда к Нему привели женщину, только что уличенную в прелюбодеянии, произнеся над ней тот приговор, который стоит в законе, и спросили у Него, как поступить, – Он стал чертить пальцем по земле, как будто не слышал их; и когда они снова приступили к Нему, Он поднял наконец глаза и сказал: «Пусть тот из вас, кто без греха, первый бросит в нее камень». За одно такое слово стоило жить.

Но всего более романтичен Он по духу, в том смысле, что наиболее реален, когда Ему приходится иметь дело с грешниками. Мир всегда любил святого как наивысшее приближение к совершенству Бога. Христос, силою Своего Божественного чутья, всегда любил грешников как наибольшее приближение к совершенству человека.

Его главным желанием вовсе не было исправлять народ, как не было Его главным желанием – облегчить страдания. Ему не важно было превращать интересного вора в скучного, благопристойного человека. Не высоко ценит Он Общество Вспомоществования Заключенным и другие современные благотворительные учреждения. Обращение мытаря в фарисея, конечно, не показалось бы Ему геройским подвигом.

Но Он усмотрел в грехе и страдании нечто, доселе еще не понятое никем, нечто прекрасное и священное само по себе, как ступень к совершенству.

Это кажется очень опасной идеей. Но все великие идеи – опасны.

Грешник, конечно, должен раскаяться. Но почему? Просто потому, что без этого он не был бы в состоянии сознать то, что он сделал.

Момент раскаяния есть момент освящения. Больше того: это средство изменить свое прошлое. Греки считали это невозможным. В их изречениях и афоризмах значится часто: «Сами боги не могут изменить прошлого».

Христос доказал, что самый простой грешник может сделать это; и это единственное, что он может сделать.

Если бы спросили у Христа, Он сказал бы: я вполне уверен, что блудный сын, после того как он растратил имущество с блудницами и после пас свиней, и терпел голод, и завидовал свиньям, евшим бурду, – одним лишь мигом, когда он пал на колени и заплакал, сделал все эти мгновения прекрасными и святыми.

Большинству людей будет трудно понять эту мысль. Быть может, нужно пробыть в тюрьме, чтобы постичь ее. Тогда стоит сидеть в тюрьме.

Есть что-то единственное в образе Христа. Но, подобно тому как рассвету предшествуют обманчивые мерцания и солнце порой в зимний день вдруг так ясно засветит, что осторожный крокус даст соблазнить себя, раньше времени расточив свое золото, и глупая птица станет звать свою подругу, чтобы свить гнездо на голых ветвях: так, наверное, и до Христа бывали христиане.

И мы должны бы быть благодарны за то. Жаль только – с тех пор их больше уж не было.

Есть лишь одно исключение: Франциск Ассизский. Но Бог дал ему при рождении душу поэта, и в юности, вступая в мистический брак, избрал он своей невестой – Бедность.

Ему, с душой поэта и с телом нищего, пути совершенства не казались тяжелыми. Он понимал Христа и подражал Ему. Нам нет надобности читать Liber Conformitatum, чтобы узнать, что жизнь Франциска была истинным «Подражанием Христу» – поэмой, перед которой книга, носящая то же имя, – проза.

Поистине, все очарование Христа в том, что Он подобен произведению искусства. В сущности, Он ничему нас не учит, но через общение с Ним мы становимся чем-то.

Каждому из нас суждено приобщиться Ему. Каждый из нас хотя бы раз в жизни идет со Христом в Эммаус…

Что касается другой темы: «Отношение жизни художника к поведению», то должно, несомненно, казаться странным, что я избираю ее.

Люди указывают на Редингскую тюрьму и говорят:

«Вот куда приводит жизнь художника». Она могла бы привести к худшим местам.

Торгаши, для кого жизнь – хитроумная спекуляция, зависящая от мелочного рассчитывания нужных для нее средств и путей, всегда знают, куда идут, и идут туда. Выступят они с идеалом жизни – сделаться служителями церкви, все равно им удастся все, куда бы их ни поставили. Но и больше ничего.

Человек, стремящийся стать не тем, что он есть – членом парламента, преуспевающим зеленщиком, выдающимся чиновником, судьей или чем-нибудь еще, столь же скучным, – всегда достигает того, к чему он стремится. В том его кара. Кому нужна маска, тот должен носить ее.

* * *

Иначе обстоит дело с силами, движущими жизнь, и с теми людьми, что воплощают в себе эти силы.

Люди, которые заботятся только о воплощении своего собственного «Я», никогда не знают, куда это приведет их. Они не могут знать.

В известном смысле слова, конечно, необходимо познать себя самого, как того требовал греческий оракул; это первый шаг ко всякому знанию.

Но сознание того, что человеческая душа непостижима – последний вывод мудрости.

Последняя тайна – мы сами. Если положено и взвешено солнце, измерен путь луны, занесены на карту все семь небес, звезда за звездой, все же остается еще одно: мы сами.

Кто исчислит орбиту своей собственной души? Когда сын вышел, чтобы искать ослиц отца своего, он не знал, что Слуга Господень ждал его с сосудом мирры, чтобы помазать его на царство, и душа его уже была тогда душой царя.

Я надеюсь прожить еще достаточно долго и создать еще такие вещи, чтобы в конце дней моих я мог бы сказать: «Вы видите теперь, куда приводит жизнь художника!»

К числу самых законченных жизней, какие я только встречал – насколько простирается мой опыт, – принадлежит жизнь Верлена и жизнь князя К. Оба эти человека годами сидели в тюрьмах: Верлен – единственный христианский поэт после Данте, а другой, с душой Христа, прекрасного, белоснежного, пришедший, как говорят, из России.

* * *

В течение последних семи или восьми месяцев, несмотря на целый ряд огорчений из внешнего мира, что беспрерывно преследовали меня, я поддерживал тесное общение с тем новым духом, который преображал людей и предметы в этой тюрьме и который мне больше помог, чем я словами могу выразить это.

Весь первый год своего заключения, сколько помню, я только и делал, что ломал себе руки в бессильном отчаянии и восклицал: «Какой конец, какой ужасный конец!»

Теперь же я стараюсь уговорить себя, и иногда, когда я сам не подвергаю себя пыткам, мне удается это, и я говорю себе: «Какое начало, какое чудесное начало!»

И это действительно может быть так. Так может случиться. И если это случится, я многим буду обязан той новой личности, которая изменила здесь жизнь всех.

Вы поймете это, если я скажу, что, будь я выпущен на свободу