Любимые бывшими не бывают - Алекса Гранд

хохочем уже в полный голос, вспоминая дикие пляски Макара. С Авериной мне настолько комфортно, что наращиваемая годами броня трескается и осыпается за несколько дней.

Тускло мерцает искусственный свет, а я двумя пальцами обхватываю Олин подбородок и любуюсь изящными чертами лица. Пока не залипаю на приковывающих внимание губах, тронутых ярко-алой помадой, от вида которых возмутительно-непристойные фантазии шквалом врываются в мозг.

Пространство между нами наэлектризовывается, отдаваясь звоном в ушах. Я перемещаю ладони Оле на плечи, скольжу вниз к тонким запястьям и толкаю ее ближе к себе.

Лифт распахивает двери на нужном этаже и, демонстрируя пустынный темный коридор, закрывается, неторопливо направляясь обратно вниз.

Но я не делаю ничего, чтобы его остановить. Адреналин ударной волной прокатывается по телу, стоит нашим телам примагнититься. Олино сбитое дыхание усиливает предвкушение, и я набрасываюсь на ее губы, как изможденный путник прикладывается к кувшину воды.

Связь с реальностью потеряна. Границы стерты.

Лифт снова приезжает на нужный этаж и снова отправляется вниз. А я не могу разорвать палящего клеммы поцелуя и оторваться от Авериной.

Она – моя слабость. Наказание за мои грехи. И одновременно моя самая ценная награда.

Глава 13

Макс

Я действую жестко, не гнушаюсь запрещенных методов и не имею слабостей.

Но что-то в моей четко выстроенной Вселенной идет не так, раз на подушке рядом сладко сопит девушка, нагло перетащившая на себя пушистое темно-коричневое одеяло, а я не имею ни малейшего желания с этим бороться.

Я осторожно веду пальцами вдоль ее позвоночника, очерчиваю острую лопатку и убеждаю себя, что еще не подсел.

Не подсел на согревающую теплотой улыбку. На хриплые стоны, срывающиеся с ее пухлых искусанных губ. На имя «Макс», набатом разносящееся по квартире и отскакивающее от стен на зависть соседям. Не подсел же?

Я тихо выкарабкиваюсь из постели. Стараюсь не разбудить свою нимфу. И топаю в душ.

Не испытываю ни малейшего раздражения по поводу обжившейся в стакане чужой зубной щетки и пары-тройки пузырьков с совершенно непонятными мне названиями. Олин гель для душа, кстати, тоже пахнет перечной мятой.

Немного взбодрившись, я возвращаюсь на кухню в одном полотенце, обернутом вокруг бедер, и застаю Олю за приготовлением завтрака. Сонную, взъерошенную и такую домашнюю, что перехватывает дыхание.

Она жарит самые обычные гренки, а я с головой окунаюсь в детство. Вспоминая, как мама кулинарила для нас сестрой, и не было ничего вкуснее российского сыра, растекшегося по румяному белому хлебу.

– А можно двойной американо от шефа, пожалуйста? – я легко целую Олю за ухом, спускаюсь по шее вниз и, пристроив ладони у нее на животе, слышу сосредоточенное.

– Не отвлекай, – ухмыляясь, я без особого энтузиазма отпускаю девушку из объятий и отступаю назад, больше не мешая ей сервировать стол.

Наблюдаю за ее выверенными экономными движениями, сглатываю слюну от расползшегося по комнате аппетитного запаха и невольно сравниваю Олю с Мариной. С удивлением обнаруживая, что я вовсе не против того, чтобы наше с Авериной обоюдное влечение переросло во что-то большее.

– Как думаешь, а в лифте есть камеры? – Ольга насмешливо вскидывает тонкую бровь и усаживается напротив, надкусывая хрустящий тост.

Я же едва не давлюсь кофе от смеха, представляя, как строгая Тамара Николаевна поутру просматривает ночные видеозаписи.

– Даже если и есть, – я пожимаю плечами, озорно подмигивая Авериной, и тянусь за дополнительной порцией невероятных гренок. – Подумаешь, повесят на стенд с припиской «Разыскиваются нарушители тишины и спокойствия».

Ольга звонко заразительно смеется, а я понимаю, что в ее выходной мне особенно сильно не хочется никуда ехать. Не хочется очищать стекло автомобиля от наледи, разбивать шинами замерзший снег и требовать от засевшего в печенках Евгения Аркадьевича что-либо. Еще меньше хочется лицезреть постную физиономию Инги и подобострастно таскающегося за ней Меркулова.

Но горящие сроки не оставляют мне ни единого шанса на то, чтобы забраться с Олей под одеяло и весь день смотреть черно-белое старое кино. Так что я вынужденно пакую себя в длинное черное пальто, когда Аверина, замерев на пороге, рассеянно роняет.

– Нам нужно поговорить, – качнувшись с пятки на носок и обратно, она прижимается плечом к дверному косяку, а я с тревогой всматриваюсь в небесно-голубые озера, подернутые дымкой грусти.

– О чем?

Мне до зубовного скрежета не нравится брошенная ей фраза, потому что именно так я обычно начинаю разговоры с любовницами, когда собираюсь расстаться. Иррациональный страх холодком проносится внутри, заковывая суматошно колотящееся сердце в корку льда.

– Все вечером. Тебе пора, – Ольга коротко целует меня в висок и скрывается в квартире, оставляя меня наедине с сонмом толпящихся в голове дурацких вопросов.

И пока мобильный заливается монотонной трелью, я разрываюсь между желанием догнать Аверину и расставить все точки над «i» и взятыми на себя обязательствами, в конечном счете выталкивающими меня на мороз.

И хоть ноги и несут меня в кабинет к Слонскому, мыслями я все еще рядом с Олей, поэтому неудивительно, что все валится из рук.

Разлетаются по полу листы ежегодного отчета, извлеченного Ингой из недр надежного сейфа. Рассыпается содержимое массивной пепельницы с выгравированным на дне черепом, которую я задеваю ладонью и отправляю ненароком под стол.

И, в качестве завершающего штриха в картине моей рассеянности, кофейник летит на пол, заливая светло-бежевый ворс потеками черно-коричневой жидкости.

– Пожалуй, нашу встречу, действительно, стоит перенести.

Я первый раз поступаю до такой степени непрофессионально, пренебрегая заказом, и ставлю заработанную репутацию под удар, но по-другому не могу.

Евгений Аркадьевич недоверчиво морщит лоб, Инга пытается закрыть широко распахнутый от изумления рот, я же торопливо собираю бумаги и не забочусь о том, что договоры перемешиваются с платежками, а пояснительная записка остается лежать на стекле перед генеральным.

Сбросив груз с души, я улыбаюсь полубезумной шальной улыбкой и повергаю собравшихся в состояние, близкое к коме.

– Созвонимся после Рождества. Праздник все-таки.

Я выскакиваю из здания холдинга, как пробка из бутылки, и без сожалений запрыгиваю в припаркованное прямо у входа авто.

Я хочу наряжать елку с Олей, хочу выбирать для нее подарок и хочу ей об этом сказать, поэтому мчусь домой на всех парах. Подрезаю нерасторопных водителей, матерю собравшуюся у торгового центра пробку и выезжаю на встречную полосу, потому что промедление сводит меня с ума.

Я проношусь мимо испуганной Тамары Николаевны. Чудом не выламываю турникет. Мимоходом вручаю капризничающему пацану в костюме дьяволенка леденец на палочке.