Любимые бывшими не бывают - Алекса Гранд

Дорога к дому Белова длится целую вечность. Я ерзаю на сидении, впиваюсь ногтями в ладони и несколько раз порываюсь изменить конечную точку маршрута.

Боюсь предстать перед Максимом жалкой.

Но потребность заполнить образовавшуюся в души пустоту и стереть грязь предательства оказывается намного сильнее моих сомнений.

Поэтому спустя полчаса я вываливаюсь из такси с наполовину опустошенной бутылкой злосчастного вина в одной руке и с клатчем в другой. В нем самое необходимое – ментоловая жвачка, тушь, черный карандаш, телефон и ключи.

Консьержку, подозрительно косящуюся на меня тучную женщину, я миную невозмутимо. Называю номер квартиры, получаю выразительный взгляд и двусмысленное покашливание, и не трачу времени, чтобы выяснить, чем вызвана подобная реакция.

Вместительный лифт несет меня на двадцать первый этаж элитной кирпичной многоэтажки. В голове клубится дурной туман. А из отражения в зеркале во весь рост на меня взирает незнакомка.

По крайней мере, в этой ведьме с азартно горящими глазами и тронутыми красной помадой губами, мне трудно узнать себя.

Кивнув своим мыслям, я выскальзываю в коридор и подхожу к двери с заветным номером. После двух трелей звонка Макс распахивает ее передо мной и пропускает внутрь.

Замираю в прихожей. Оцениваю мужчину, с которым не контактировала много месяцев, и сглатываю вязкую слюну. Белов раздался в плечах, как будто не вылезал все это время из качалки. Набил на предплечье татуировку в виде самурая с двумя катанами. И обзавелся еще более давящей аурой, от которой хочется покорно кивнуть и прошептать «да, мой господин».

Сбросив наваждение, я наклоняю голову набок и замечаю в серых глазах Макса любопытство. Только я хочу видеть в них необузданный голод, который выжжет отравляющую мое нутро горечь предательства.

– Вспомнила про запасной аэродром?

Лукаво щурится Белов, а я не спеша развязываю пояс и скидываю с плеч шубу, которая, облизав мои ноги в высоких ботфортах на тонкой шпильке, ложится на отполированный паркет.

Его взору предстает мое тело в черном кружевном белье, которое буквально кричит, о том, что его надели, чтобы соблазнять.

Макс молча сглатывает и делает шаг мне навстречу, я – шаг от него. Такая древняя, но такая увлекательная игра.

Путь к отступлению заканчивается быстро, и я, будто завороженная, застываю на месте. Пока Белов нарочито медленно сокращает разделяющее нас расстояние, у меня в голове проносится с десяток сценариев нашей близости, отчего перегорают последние предохранители.

Максим нависает надо мной, дотрагивается пальцами до припухших губ, которые я искусала по дороге к нему. Рисует тропинку от подбородка к ямочке между ключицами. Прокладывает прямую линию к низу живота. И убивает меня мучительным ожиданием.

Неудовлетворенное, мое тело бьет крупная дрожь, я всхлипываю и подаюсь вперед, но он придерживает меня за плечо.

– Раз уж приехала, я – единственный мужчина, чье имя ты будешь произносить сегодня.

Высекает он жестко. Я же послушно киваю, в эту секунду согласная выполнить любые его даже самые безумные условия, лишь бы он прекратил пытку.

Белов неотрывно смотрит в мои потемневшие от желания глаза, расчетливо улыбается и двумя пальцами вонзается в мою разгоряченную плоть. Я вскрикиваю, а он ловит сорвавшийся с моих губ стон, впиваясь в них требовательным поцелуем.

Я не успеваю надышаться Максом, когда он разворачивает меня спиной к себе. Приникает вплотную так, что я чувствую его напряженные мускулы под пылающей кожей, от которой жар передается и мне.

– Макс, – сипло умоляю я, балансируя на грани.

Но он продолжает дразнить, лишь сильнее вжимая меня в стену. Выводит между бедер какие-то понятные ему одному фигуры.

– Макс, – с мольбой шепчу я, больше не в силах терпеть: – пожалуйста!

Он на секунду замирает. И, пока я отвлекаюсь на его ладонь, что плавно скользит вверх к груди, Макс одним резким толчком заполняет меня до предела. Мое тело охотно отзывается на его прикосновения, словно скрипка Страдивари, попавшая после любителя к талантливому музыканту.

Макс слишком хорошо меня знает. Помнит, как я люблю, поэтому я не удивляюсь, когда реальность меркнет.

Я выгибаюсь дугой, вбирая его в себя. Я больше не я – неутолимый пожар. Кожа скользит по коже, как будто высекает снопы искр.

Белов распаляет меня безудержно. Ненасытно. Так чтобы до дна, без остатка. До болезненного укуса в шею, перетекающего в удовольствие. И снова до дрожи. Только на этот раз уже от растекающейся по телу истомы.

Он держит меня в кольце сильных рук, пока я переживаю последствия яркого до сумасшествия наслаждения.

И мы стоим, тесно прижавшись к друг другу, липкие от пота, запыхавшиеся, как если бы бежали спринт наперегонки.

Хоть я не вижу его глаз, я готова поспорить готова, что сейчас Макс ухмыляется. Да и я сама не могу спрятать блаженной улыбки.

Спустя какое-то время, которому я теряю счет, я больше не чувствую его в себе и медленно сползаю вниз по стене. Ноги не держат. Пульс сбивается. В висках гулко стучит.

Однако Макс был чертовски прав: я не то что имен других мужчин не вспомнила, я свое-то забыла.

Белов возвращается с водой из кухни. Предусмотрительно придерживает стакан, чтобы я могла напиться, потому что руки у меня ходуном ходят. Отставляет стекло в сторону и, словно невесомое перышко, поднимает меня на ноги.

– Передохнула? – издевательски шепчет мне на ухо он и, не добившись в ответ ничего вразумительного, предупреждает: – считай, что это была прелюдия.

Глава 10

Оля

Утро встречает меня премерзкой мигренью в районе затылка.

То ли последний глоток алкоголя был лишним, то ли во всем виноват недосып (в кровать мы рухнули и уснули, когда уже рассвело).

Я вспоминаю детали прошедшей ночи, и мне становится самую капельку стыдно. За красные полосы от недлинных ногтей по чужой спине. И за несдержанные крики на весь дом.

Вместе с тем, я отчетливо осознаю, что решение остаться у Макса было единственно верным в моем случае. В пустой квартире я бы просто задохнулась от одиночества и осознания собственной ненужности.

А так грохот посуды на кухне создает иллюзию нормальности, как будто и мир не рухнул вчера, и сердце из груди не вырвали.

Настенные часы показывают, что я катастрофически опаздываю на работу. Но мне настолько по барабану, что как-то даже неловко.

Влепят выговор? Плевать. Уволят? Да ради бога.

Я оглядываюсь по сторонам и в полной мере осознаю всю опрометчивость совершенного поступка. Если вчера корсет под шубой представлялся