Прикосновение к любви - Джонатан Коу

Тед удивлялся, почему он до сих пор не уехал. Всего два дня разлуки, но ему уже до смерти хотелось увидеть Кэтрин и Питера, и в то же время его гнело ощущение недоделанного дела, неисполненного долга. Теда потрясли перемены в Робине, и — наверное, из-за шока — он постепенно начал придумывать объяснения странностям в собственном поведении. Робин просто забыл того человека, каким он был прежде, в те дни, когда был счастлив, а потому приезд старого друга по Кембриджу стал для него ни больше ни меньше, а даром Божьим, нечаянным-негаданным. Теперь можно восстановить неразрывную связь с прошлым, с прежним своим «я», которое он столь отчаянно хочет обрести вновь; и Тед станет тем посредником, который поможет выковать недостаюидее звено. Упустить этот шанс — значит предать их дружбу. По крайней мере, такая цель стоит того, чтобы пропустить ужин.

— Хотя торопиться мне особенно некуда, — сказал Тед. — Как собираешься провести день?

— Я устал, — ответил Робин. — Пожалуй, лягу спать.

— Ты же встал всего несколько часов назад.

— Можно посмотреть новости. Полюбоваться, сколько еще военных преступлений совершили сегодня наши лидеры.

— Не стоит тревожиться о том, что происходит в других уголках света. Оставь это политикам. Ты не хочешь еще что-нибудь написать?

— Надоело. Какой смысл? — И после паузы Робин добавил: — Может, поправлю второй рассказ. Он пока еще сыроватый.

— А давай прогуляемся? — предложил Тед. — Наверняка здесь есть парк, где мы могли бы пройтись. Давай проведем еще один приятный вечерок. Ты мог бы прихватить свою рукопись. Глядишь, появятся новые идеи.

Они подъезжали к улице, на которой жил Робин. Тед припарковал машину, Робин сходил за вторым блокнотом, а затем они двинулись в направлении Мемориального парка.

— Чудесный вечер, — вздохнул Тед, ослабляя узел галстука. — Знаешь, похоже, мне здесь нравится.

— Дурацкая мысль, — сказал Робин.

* * *

Еще один теплый вечер ранним летом, и мир, кажется, пребывает в полном покое; и они, два этих странных сотоварища, вновь шагают по финишной прямой дороги их дружбы.

По Олбани-роуд и по Спенсер-авеню. Эта местность должна быть знакома Теду, он шел здесь накануне ночью, но тогда он был занят своими мыслями, впрочем, он и сейчас ими занят, и в глазах его не мелькает и проблеска узнавания. Что касается Робина, его знакомство с этим районом подобно дурному привкусу во рту, подобно камню на шее. Он всей душой жаждет покинуть эти милые пригородные улочки, покинуть как можно скорее и желательно навсегда, но у него нет ясного плана, как этого достичь, и он так устал, у него нет даже сил, чтобы обидеться на Теда за то, что тот отказывает ему в возможности сбежать отсюда хотя бы на время.

Они молча проходят мимо пустой спортплощадки старой школы, и они сворачивают к шоссе. Они ждут на пешеходном переходе, когда зажжется зеленый свет, и тут происходит любопытное явление: мысли их внезапно обретают целеустремленность и напор, концентрируясь на одном и том же человеке. И вот, после стольких вполне намеренных недоразумений, после непонимания, отчужденности и различия, их разумы в каком-то смысле встречаются. Оба они думают о Кэтрин. Тед с блеском далекого удовлетворения в глазах представляет, как обрадуется она его возвращению, каким чистым и приветливым она сделает дом, готовясь к его приезду. Он представляет блюда, которые она ему приготовит в эти выходные, вино, которое он купит к этим блюдам, он думает о любви, которой они займутся после вина. Он думает о том, как красива она будет; и он спрашивает себя, распустит ли она волосы или сделает прическу. И вновь с благодарностью сознает, какая ему выпала удача — какая им выпала удача, что они нашли друг друга.

А мысли Робина обращены в прошлое. Он страдает от воспоминаний о чувствах, которые целых пять лет пытался подавить, о которых, как ему казалось, он забыл — казалось до вчерашнего дня, до приезда Теда, до того, как он вновь услышал по телефону ее голос. Робин вспоминает о своей одержимости Кэтрин и спрашивает себя, знала ли она о его чувствах, подозревала ли. Или, быть может, он просто бежит от ответа — ради спокойствия, ибо большинству людей наверняка совершенно очевидно, что Кэтрин все подозревала, и лишь потому, что она отчаялась услышать от него о его намерениях, лишь поэтому прямолинейное предложение Теда показалось ей просветом в облаках. Так что будь Робин чуть поактивнее, чуть порешительнее, то кто знает, пробил бы час, и она вышла бы за него замуж, и они стали бы жить-поживать, счастливо поживать, даже Кэтрин, которой, если вас это так интересует, не будет дано слово в этой истории, потому что это история о Робине и Теде, но они, каждый по своим причинам, решили утаить ее от Кэтрин. В каком-то смысле жаль, ибо я уверен, что вы наверняка предпочли бы им обоим Кэтрин, если бы только вам дозволили познакомиться с ней.

И они уже у входа в Мемориальный парк, и когда они проходят через увитые листвой ворота, Тед понимает, что тянуть больше нельзя, что нужно сделать попытку, — ради Робина подтолкнуть их общую память в нужном направлении, напомнить Робину о том времени, когда их дружба была свежа и крепка, показать ему, что прошлое можно вернуть, если оно еще живо в их головах. Поэтому он усаживает Робина на скамейку и говорит:

— Ты помнишь тот день, когда мы ездили в Грантчестер, впятером, ты, я, Берни, Оппо и Маленький Дэйв, на велосипедах, и какое светило солнце, и как мы сдали экзамены, и как по пути туда мы останавливались в «Красном льве» и в «Зеленом драконе» на обратном пути, а в «Черной лошади» мы пообедали, и я ел скампи, и все мы пили шампанское, а солнце с неба так и жарило, и мы сидели в саду у реки, рядом с мостом, у дамбы, и рядом колыхались лодки, и в саду было полно людей, молодых людей, как ты и я, полных надежд, полных веселья, полных весенней радости, только это было летом, а раз так, то понятно, почему шел дождь, какое-то время, недолго, и мы зашли внутрь, и Берни напился, и Оппо нажрался, и Маленький Дэви лыка не вязал, и все это напоминало сцену из «Возвращения в Брайтсхед».[5]

Но у Робина немного иные воспоминания о том путешествии: он помнит лишь майский день, моросящий дождь, экзамены еще сдавать и сдавать, они в самом разгаре, и его оттащили от письменного стола, за которым он вчитывался с неустанностью, порожденной скорее паникой, чем энтузиазмом, в страницы Августа Стриндберга и Антона Чехова, и Тед усадил его на велосипед в компании трех напрочь незнакомых ему людей, и всю эту катавасию затеяли под предлогом, что ему надо «чуток развеяться». Поездка оказалась долгой, день холодным, пабы переполненными, скамейки мокрыми, шампанское пресным. И Робин тоже умудрился напиться, и потому не смог в тот вечер сосредоточиться на подготовке к экзамену, и получил крайне низкую оценку за работу, которая должна была бы стать одной из лучших.

И тогда Тед, слегка сбитый с толку различиями в их общих воспоминаниях, предпринимает еще одну попытку:

— Ты помнишь долгие разговоры, какие мы любили вести, до самой глухой ночи, иногда целой компанией, беседовали о самых разных вещах, обменивались мыслями, спорили, творили в мире порядок, говорили о политике, книгах, жизни, искусстве, а порой мы были только вдвоем, и мы пили кофе, и нас так распирало от слов, что мы говорили до… до самой глухой ночи о самых разных вещах — об искусстве, книгах, политике, вероятно, мы были идеалистами, но в таком возрасте все идеалисты, со временем мы это переросли, вероятно, мы были оптимистами, но юные люди часто бывают оптимистами, но потом ты преодолеваешь такое. Ты помнишь наши разговоры, вдвоем, допоздна, словно это сцена из «Блестящих наград»?[6]