Мелодия Второго Иерусалима - Александр Пышненко

пальцев. Она тут же почувствовала себя очень униженной и оскорбленной от такой неприкрытой бесцеремонности этого хамовитого синьора.

Не замечая ее состояния, дон продолжал орать на всю площадь:

— О-о! Какие большие глаза! Это — у тебя линзы?! Или — настоящие?!

Ярость, волной, захлестывала ее. Этот человек был так же хорошо «упакован», как и бестактен по отношению к дамам. Внутри Оксану распирало от праведного гнева.

Еле сдерживая себя, она отыскала в себе силы, с достоинством ответить хаму:

— Да, что вы, синьор. Все у меня искусственное. На голове — парик, вместо волос. Глаза — линзы. Четыре пластические операции. Мне 60 лет. Я похоронила четырех мужей. Имею пятерых внуков. А сама я приехала сюда из солнечной Чукотки!

Она увидела, как, от непонимания, лицо синьора вытягивалось в такое же лошадиное, которое часто наблюдала у незабываемого Адлера. Вообще, эти два персонажа в ее жизни сразу же слились в одну емкую метафору. Вряд ли этот вылизанный синьор до конца уяснял, что такое эта самая Чукотка и с чем ее действительно едят.

Однако, сие обстоятельство не мешало ему тотчас же возобновить свои посягательства на ее тело.

— Для такой красавицы у меня есть свой красивый дом, который ждет свою принцессу! — Заканючил он.

К этому моменту, Оксана уже поняла, что имеет дело с обычным ловеласом, которому захотелось поволочиться за очередной юбкой.

— Да, что вы! — сказала Оксана. — Я привыкла жить в яранге. Без света и тепла. Оставлять своих оленей без присмотра. Ах, синьор, как мне скучно без них в этой, вашей Испании!

Сытая, самодовольная физиономия синьора снова напряглась, отображая какой-то сложный мыслительный процесс. Очевидно, семантический набор слов в ее ответе несколько отличался от стандартного набора жертв его любовных приключений.

Однако, он не долго находился в замешательстве, и снова предпринял попытку завоевать расположение прекрасной незнакомки.

— Как тебя зовут? — спросил самоуверенный синьор.

— Конь в пальто! — ответила Оксана на своем родном языке, будучи совсем уверенной, что этот ответ очень бы понравился Адлеру.

После этого синьор попросил номер ее телефона. Оксана назвала какую-то произвольную комбинацию цифр, несуществующего в природе номера, если б ему довелось позвонить потом в Монтеньеро коню Адлеру.

Синьор внес этот в свой телефон и пожелал, чтоб Оксана вписала над ним свое имя:

«Kon v schikarnom palto»

В этот момент появилась донна Анна, и синьор, наспех попрощавшись, поспешил к своему роскошному «итальянцу» «Берлинетта-Боксер»…

…К вечеру того же дня, они уже обживали номер в хорошем отеле на Пальма-де-Мальорка. О чем еще будет возможность поговорить в следующий раз.

2013 г.

Третья глава

Его счастливая осень

После Донбасса у него случалось, что сильно подскакивало давление, — и тогда, в голове, возникали разнообразные мельтешения, провалы в некую пустоту и ощущения непосильной тяжести в грудной клетке, когда сердце забивалось в какой-то непрекращающейся дрожащей лихорадке. При нагибании и резком выравнивании (насколько мог), перед глазами возникала пустота, отдающаяся в затылке, а в сознании начинали кружиться золотистые мошки. Он не мог ходить, — но почему-то, словно испытывая себя на прочность, начинал бродить по саду. Он не мог работать, ни физически на огороде, ни уходить в свои длительные творческие экскурсии, — но делал и то, и другое, поддаваясь известным рискам; словно нащупывая ту самую невидимую грань, за которой прячется конечная неизвестность. Он был экзистенциалистом по своей натуре. Стенокардия всякий раз превозмогала его настойчивое упорство, и ему приходилось ложился на раздвижное кресло; пить таблетки и ждать пока внутренность грудной клетки очистится от этой злобной тяжести.

Но, в следующий раз, ему, все-таки, придется отправиться в районную больницу.

Вокруг уже устоялась звонкая, поэтическая осень: с ее умеренным обволакивающим теплом; с золотыми разводами лесов на горизонте; торчащими над дорогами тополей, с их сухими пепельного цвета листьями, ведущими в районный центр; скошенными и убранными обширными нивами. До зимы еще оставалось уйма времени; не стоило себя натруживать работой на огороде или в саду. Урожай был уже в целом, и, почти что, собран, дожидаясь своей участи в заполненных на зиму закромах; оставалось только убрать из грядок свеклу и капусту — но до устойчивых морозов можно было не торопиться. Оставалось подготовиться к подледной рыбалке; он жил будущими ощущениями. Создавая себе слащавую иллюзию предельно насыщенной жизни, без каких-либо мечтаний о славном будущем; жизнь исключительно только светлого настоящего, которое не заканчивается никогда. Он, его лицо и его мысли, облаченные в слова, должны были олицетворять эту поступь уверенного в своих силах мужчины, достигшего высокого потолка в своем интеллектуальном развитии, то есть — мудрости.

В М. больнице его определили в кардиологическое отделение. Сутки он пробыл один в палате только что пережившей евроремонт. Как и вся больница, в целом. За окнами — отгорали последние яркие краски на клумбах. Садовники, готовясь к зиме, уже обрезали розовые кусты и выкорчевывали любимые здесь чернобривцы (бархатцы), чтоб свезти их на тачках в компостную яму. Розовых кустов было слишком много: от бледных оттенков (в большинстве) до алых цветов — и ему подумалось, во время своей первой, запоминающейся прогулки, что летом розы придавали этому двору видимость настоящего розария. Медленно обходя округлую клумбу в центре двора, сформированную, ландшафтным дизайнером, вокруг нескольких плотно прижатых друг к другу, туй. Под стеной — возвышались роскошные, голубые ели.

В глубине двора был высажен большой сад, оккупированный современными сортами яблонь и груш.

Он походил среди них по асфальтированным дорожкам, не имея возможности посидеть под сенью фруктовых деревьев, каждый раз был вынужден возвращаться к своему, кардиологическому отделению, на солнечной стороне которого, со стороны города, стояли скамейки; рядом с продолговатыми прямоугольными клумбами, с формирующими насаждениями пионов, ирисов, хостов и крупных желтых чернобривцев.

Капельницы ставила Валентина, девушка-женщина, только что вступавшая в зрелый возраст, и обжившаяся в нем своим первым ребенком, сыном. Приняв от Него яблоко, как и подобает Еве, как дар из божьего сада, она сопроводила сие действие женским, кротким взглядом, словно предлагая ему поухаживать за собою.

— Яблочко было вкусное. Моему сыночку очень понравилось. — Сказала она на следующее дежурство, обрисовав картину уже сложившегося быта.

— Очень рад, что понравились, — сказал он. — Это, Золотой ранет, из моего сада. В этом году яблоки уродились на славу. Еще принесу.

Он нашел этот домик и этот сад в Интернете, когда вернулся из Донбасса. За два года он обжился на оккупированной собою территории, словно в Живом уголке.

Он поселился в «Живом уголке», как в шутку привык называть свой домик среди деревьев, который населяли: