Две луны - Степан Станиславович Сказин

и зажглись глаза фонарей — я разделся и залез под одеяло.

Сон долго не приходил. Я смотрел в темноту — размывающую контуры предметов — и видел Тию и Бхайми. Девушки улыбались, переглядывались и протягивали мне руки.

Нет — думал я — мои красавицы не могли быть обманщицами. Слишком искренним был девичий смех. Слишком жарко пылали глаза Тии и Бхайми. И с какой страстью девушки мне отдавались!..

Нет. Нет. Нет. Мои гурии не одурачили меня. Просто я должен их найти. Считай, дружок: судьба устраивает тебе — как настоящему эпическому герою — проверку на прочность.

Я незаметно соскользнул в сон. Мне снились — конечно — Тия и Бхайми.

Вот мы идем по желтой песчаной полоске пляжа — вдоль мерно колыхающегося зеленоватого моря. Собираем камушки и ракушки. На Тие — белый купальник, а на Бхайми — розовый. Девушки заливисто смеются. Играют в догонялки. Резвятся, как маленькие козочки. Потом я занимаюсь сексом — сначала с Бхайми, а затем с Тией — на мокром песке, прямо в набегающих волнах. О, даже во сне это было непередаваемо сладко!..

Мне снилось дальше: в доспехах и при мече, на вороном коне, подобный иранскому богатырю Рустаму — я подъезжаю к черной пещере. Я знаю: там держит моих возлюбленных в плену страшный дракон. И вот — выдыхая огонь и дым — показывается чешуйчатое чудовище. У монстра четыре головы на длинных шеях. Это головы Вора, Пса, Гаврилы и Адольфа.

«Ну-ка, гони червонцы!..» — кривя губищи, говорит голова Вора.

«Оле-оле-оле!..» — затягивает дебильную фанатскую песенку голова Пса.

«Сейчас мы тебя одной лапой раздавим, мразь некрещеная!..» — рычит на меня голова попа Гаврилы.

«Осквернитель расовой чистоты!..» — выплевывает сноп пламени голова рыжего Адольфа.

Я обнажаю меч. Конь мой ржет и встает на дыбы…

— Лопушок, лопушок!.. Просыпа-а-айся!.. — донеслось, как с другого конца Вселенной.

Я с трудом разлепил веки — с еще большим трудом соображая: вернувшаяся из гостей мама пришла меня будить.

— Поднима-а-айся, лопушок, — так же растягивая слова, пропела мама, — а то опозда-а-аешь в колледж!..

Колледж…

От одного этого слова я переполнился таким диким отвращением — какого не испытывал никогда. Притом, что я и раньше не пылал — как вы понимаете — к колледжу любовью.

Я закрыл глаза — надеясь вернуться в мир снов, где я был героем в кольчуге, сражающимся за своих прекрасных возлюбленных. Но мама уже трясла меня за плечо и с настойчивостью повторяла:

— Поднимайся!.. Поднимайся!.. Через два часа тебе надо сидеть на уроке.

Что оставалось делать?..

Я вылез из-под одеяла. Умылся. Позавтракал яичницей с докторской колбасой. И поехал в свой гребаный колледж.

Но… но я сам не догадывался, как изменила меня встреча с Бхайми и Тией.

Как бы коротко передать, что я приобрел, проведя вечер с девушками?.. Чувство собственного достоинства и желание счастья. Ала ад-дин — хоть недолго державший в руках волшебную лампу — уже не согласится оставаться базарным попрошайкой.

Попробовав, как сладки губы и упруги груди у двух прелестных гурий — я уверовал: я имею право быть счастливым. Общаться с милыми девушками — а не со шпаной вроде всяких Гаврил и Адольфов. Слушать нежный мелодичный женский смех — а не матерную брать какого-нибудь Пса.

Но это не все. Чего я сразу не понял: я и наяву стал немножко богатырем из своего сна. Во мне родилась решимость бороться за лучшую долю. Защищать свою честь. И обнаружилось это в вонючем колледже.

После урока химии — на большой переменке — я зашел в столовую перекусить. Взял булку с маком и чашечку молочного кофе. Приземлился за свободный столик. Не успел я умять и половину булки — как в столовую с наглым оскалом (я не могу сказать: с улыбкой) вплыл Вор. И — подергивая плечами — направился (ну конечно!..) ко мне.

Остановившись передо мной — Вор побарабанил костяшками пальцев по столу и выдал:

— Эй, молокосос!.. — (Вообще-то — мы были ровесники). — Гони бабло, я тоже жрать хочу!..

Я задрожал и нервно сглотнул слюну.

Еще вчера я бы покорно — как загипнотизированный удавом кролик — протянул бы Вору червонцы. А тот — наградив меня пинком — пошел бы покупать себе бутерброд с сыром и лимонный чай. Но я…

Я встал, выпрямил спину и сказал — тихо, но отчетливо:

— Я не обязан тебе ничего давать.

Вор аж присвистнул от изумления:

— Что… что ты сказал?..

Я повторил решительнее и громче:

— Я. Не обязан. Тебе. Ничего. Давать.

Сидящие за столиками студенты уже оборачивались на нас. Кто — с тревогой, кто — с некрасивым любопытством.

— Ах ты ж, ублюдок!.. — истерично воскликнул Вор (как будто уродцу на ногу наступили). И врезал мне кулаком в живот.

Я охнул, качнулся — но не упал.

— Ну-у?.. — скрипнул челюстями Вор — полагая, что одним ударом сломил мою волю.

И тогда я сделал то, чего сам от себя не ожидал. Я схватил свою чашку и выплеснул недопитый кофе Вору аккурат в морду — широкую, как совковая лопата.

— Мра-а-а-азь!.. — громила завертелся громила, протирая глаза.

Девочки-студенточки повскакали с мест. Парни тоже поднялись на ноги. Четыре десятка глаз уставились на меня и на Вора. Но никто — ну разумеется!.. — не думал вмешиваться.

Вор замахнулся на меня кулачищем. Но первый удар пришелся по воздуху. Вторым ударом Вор таки чиркнул меня по лицу.

Я пошатнулся. Надо было бы убегать — сверкая пятками. Но я вместо этого сжал кулак и ударил Вора.

— Что?!.. Да как ты смеешь?!.. — так и подпрыгнул Вор.

Для него — очевидно — унизительно было получить отпор от такого жалкого хлюпика, как я.

Вор — красный, как вареный рак и чуть ли не с пеной на оттопыренной нижней губе — от души заехал мне под ребра. И следом треснул меня по голове. Я растянулся на полу. Вор — у которого разве что искры из глаз не сыпались от ярости — принялся пинать и топтать меня. Уткнувшись лицом в линолеум — я только прикрывал руками затылок.

— Свинья!.. Подонок!.. Скотина!.. — пронзительно визжал Вор. Он явно потерял самообладание.

— Полковник идет!.. — подал голос кто-то.

При упоминании о грозном директоре колледжа — толпа вмиг рассеялась. Кое-кто из божьих студентиков сел обратно за столики — но большинство предпочло утечь из столовой.

Вор в последний раз пнул меня. Бросил через плечо:

— Мы с тобой еще не закончили.

И — топая, как слон — покинул столовую.

Под любопытные взгляды