Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы - Анц ИМ

Оказавшись в единственном экземпляре и не наследовав признаков своего вида в утробном состоянии, до своего рождения, та или иная особь животного непременно обрекалась бы оставаться без необходимого комплексного реагирования на внешнюю среду и на потребности своей физиологии, что было бы равно отсутствию у неё инстинктов, а, значит, и соответствующих ориентиров для выживания.

Вообще же существование отдельной особи, самой по себе, противоречило бы общему принципу живой жизни, «рассчитанной» на своё воспроизводство и на эволюционное развитие в определённых видах.

Видовое и самое отличительное в человеке связано с его сознанием и подсознанием, которые управляют чувственностью, а последняя «устроена» примерно по тому же принципу, что и у животных. То есть и здесь не обходится без инстинктов. На это обстоятельство мы уже указывали.

Попытки изменить сознание и подсознание путём их «приучения» к неким воздействиям или командам, в ряде случаев кажутся эффективными и даже перспективными, хотя заключения об эффективности часто выносятся поспешные и не всегда хорошо обоснованные.

Отрешение от ума, не полное, а только в виде незначительных и притом не всегда продолжительных отклонений, могут быть замечены в интеллектуале-трудоголике, в пострадавшем от стресса, в больном человеке, дебиле по рождению и т. д. В таких отклонениях дают себя знать усталость, а также недоразвитость сознания и подсознания у индивидуумов.

Когда берутся где-нибудь эти особенности программировать, то результатом хотят иметь, как правило, массовый психоз, не обязательно с чертами паники или повального беспокойства.

Устойчивое и до поры практически ровное поведение, в котором скрыто содержание воздействий на мозговую деятельность, имело место, кажется, всегда, но особенное внимание к нему приковано сегодня, когда под прессом свободы слова многие люди быстро привыкают к направляемым на них выплескам разного рода приятных, но пустых обещаний, к новостям из преднамеренного вранья, некомпетентности и заблуждений или к чему-нибудь подобному.

Усвоившие такую информацию, нередко раскрываются уже в поведении необычном, нетрадиционном, как принято говорить в таких случаях, — взрывном, агрессивном или каком-то ещё. Бездумное голосование за предложенных кандидатов, апатичное отношение к инициативам радикальной социумной значимости, безразличие к чужим страданиям — это лишь небольшая часть того, что могут получать заинтересованные в перестройке сознания и подсознания.

В странах ли только развивающихся или уже приверженных удалой капиталистической демократии, такие, с позволения сказать, результаты очень часто идут исключительно в минус качеству общественной жизни.

Способно ли такое манипулирование изменить человека как вид? Убавить или что-то прибавить к его сущности? Ответ может быть только отрицательным. Чтобы цель манипулирования была достигнута, воздействий на сознание и подсознание недостаточно. Они были бы нужны и в отношении необъятной человеческой чувственности и, разумеется, той наследственности, которая «закладывается» ещё в плод человека, до его рождения, когда образуются и инстинкты.

Понятно, что невозможность «отстегнуть» от человека весь объём его сознания, подсознания и чувственности, то есть добиться полной их управляемости кем-то, ставит ограничения и в перспективах развития робототехники. По крайней мере — пока…

Но вернёмся к теме, заданной непосредственно для этого раздела.

Имея в виду неубывание комплекса идеалов естественного общечеловеческого права, его историческую незыблемую стабильность по качеству и значимости, — а в этом случае надо решительно признать его фактическое превосходство над любыми вариантами права публичного, — я осмеливаюсь утверждать, что этот верховный слой этики — есть своеобразная всеобщая неписаная конституция землян.

Так же, как и любая государственная конституция, она представляет собою ценность первого, первейшего ряда. Но — с теми существенными отличиями, что ей надлежит находиться в компетенции всех людей, всего человечества и притом — непрерывно и всегда, а функции её прямого действия реализуются уже в виде реакции исключительно на факты чьей-либо неприемлемости идеалов, поползновений обойти их, отстраниться от них.

Нормативностью единого образца в этом этическом (стало быть, также — в эмоциональном, духовном, чувственном) разнообразии, которое невозможно представить измеренным в каких-либо доступных для понимания параметрах (потому и не требующих фиксации в строгой правовой записи), всегда «охватываются» не только те или иные человеческие поступки, но и мотивы, по которым поступки совершаются, а также — способы повсеместного, практически одинакового, «адекватного» восприятия людьми уже совершённых кем-то из их среды действий (одобряя их, резко осуждая и проч.).

Даже не будучи записанными, общие поведенческие правила в данном случае всегда «присутствуют» в цельной людской «массе» (а не в головах неких отдельно взятых «умных» людей) и остаются как бы «запертыми» в сознании, что легко соотносимо с удивляющей всех и загадочной идеологичностью «явления»; — так же наглухо скрыта и причинность, побуждающая каждого к безусловному подчинению единым правилам, их учёту в индивидуальном поведении каждым и принятию в «пользование» — как обязательных к их соблюдению.

Незыблемость и сохранность любого этического установления достигается, как видим, хорошо усвоенной и понятной любому суммарной реакцией (вердиктом) на малейший отход от него. «Неналичие» вердикта — не предусмотрено лишь в тех случаях, когда нет нарушения этических норм. Что же до «содержания» или качества вердикта, то он хотя и выявляется без процедуры судебного разбирательства (в соотношении с правом на уровне государства), но всегда соответствен допущенной кем-то провинности; — не рассчитанный ни на какие возражения, отказы или апелляции (к кому-либо), он обеспечивает собою необходимое повсеместное и почти мгновенное воздействие…

Тем самым обеспечивается непрерывный всеобщий и в то же время «ничейный», практически полный и достаточно эффективный контроль над феноменом, его тщательное обережение и поддержание в формах, заданных «от природы».

Это, если говорить о феномене в общем и целом, есть его непрекращаемый алгоритм, его возможность быть ориентиром для всех людей в их жизни и в развитии, алгоритм, в котором феномен не только существует, но и воспроизводит себя.

Его уяснение, как фактора незаменимого, но в силу уже указанных нами причин официально игнорируемого, выглядит нередко яростным и притом хорошо осознаваемым издевательством.

Когда некоторые специалисты в областях человеко- и обществоведения, сбитые с толку путаными формулировками из арсеналов государственного права и с оглядкой на эти арсеналы пробуют хоть как-то поиметь в виду ещё и право естественное, то почти со стыдом, боясь говорить о нём и называть его открыто и прямо, они тут же отворачиваются от него, предпочитая пускаться в словоблудие, наподобие того, что естественное право обозначается ими как лишь «установленные в обществе стандарты».

Чисто по-воровски: завуалировано даже то, в чём не грех признаться не кому-то, а самим себе.

Здесь отметим главное и особенное: идеалы, а также принципы, которые соответствуют идеалам, сколь бы ни были они хороши как таковые, в общественной практике работать и тем более: с нужной отдачей не могут. Это — понятия вообще, взятые