Библия в истории европейской культуры - Геннадий Геннадьевич Пиков

Европа была слабой окраиной евразийского мира, добиваясь изменения природно-географических условий техническими средствами. Одновременно развивается одна из основных идей Пятикнижия Моисеева о самодостаточности и совершенстве созданной цивилизации («дабы хорошо было нам во все дни, дабы сохранить нашу жизнь, как теперь» – Втор. 6 : 24). Все европейское начинает противопоставляться не только азиатскому, но и всему миру, не только в религиозном отношении, но и в общекультурном плане. С подачи Нового Завета активно используется миссионерская идея, которая постепенно перерастает в культуртрегерскую и идейно экспансионистскую («свет с Запада»). Так или иначе, это синтезируется в понятие nuevo mundo («нового света»), что особенно заметно на американском материале, когда новый материк становится одновременно и зоной распространения латинско-христианской культуры и местом строительства общества, лишенного прежних «недостатков».

Само понятие десакрализации отнюдь не означает исчезновение в культуре идеи Бога, а предполагает очередную аксиологическую революцию. За Богом-отцом окончательно останется лишь функция креационизма. Строго говоря, его начал «теснить» в свое время уже Бог-сын (Христос). Если в первоначальном иудаизме Бог-отец (символ традиции) отвечал за все, прошлое, настоящее и будущее (тетраграмматон «яхве» как формула «жил, жив, будет жить»), то в рамках христианства два основополагающих догмата (креационизм и провиденциализм) были фактически поделены между Богом-отцом и Богом-сыном: «истина» шла от Сына, и он становился главным помощником человека и ходатаем за него перед Отцом. Хотя «нога Христа ни разу не ступала на землю Запада»[33], именно он, пожалуй, первым (по крайней мере, так зафиксировано в литературе) попытался найти алгоритм «поиска истины» не в замкнутом и узком этническом пространстве, а в обширном и динамичном «мире».

Роль Человека все более усиливается, и именно он постепенно объявляется носителем истины. Церковь опустится до каждого человека, но потеряет свое прежнее влияние на политическую жизнь и развитие науки.

Возрождение и Реформация выполнили ряд стоящих перед обществом задач. Они не только скомпрометировали предшествующую социокультурную модель, выступив в роли своего рода «культур-убийц», но и сохранили необходимое для ее «обновления» и дальнейшего развития латинское понимание культуры и ее базовых сакральных и секулярных идей. Субъективно стремясь спасти прежние религию и церковь, они пытались привести их в согласие с новой эмпирикой и таким образом создать непротиворечивую с точки зрения предшествующей культуры картину физического и социального мира. Именно этим обусловлен их особый интерес к миру человека, к наукам, этике и политике. Их «уход» в значительной мере был связан с этим противоречием, с субъективной верностью религиозной картине мира и объективной работе по ее фактическому уничтожению. Именно этим и обусловлены их принадлежность «средневекововому» периоду и «переходный» характер. Они выступили в роли своего рода «дворников», которые, убирая накопившийся культурный «мусор», иначе говоря, стремясь привести в порядок уже излишне «разбухшую», хаотично развивавшуюся и в итоге малоуправляемую культуру, обнаружили «гниль» в самом фундаменте этой культуры. Запад к XVII в. (после Реформации и Возрождения) пошел по пути либерализма: на первом плане идеи свободы и толерантности, происходит переход с эволюционного пути на инновационный (культивирование таких интенсивных факторов, как наука и техника), формирование гражданского общества, безусловно, господствует частная собственность, труд считается главной ценностью, а не простой бытовой нормой.

Просвещение фактически построит иное здание культуры за счет нового синтеза этики, литературы, политики, даст в итоге новое понимание старым терминам (наука, творение, провидение, политика, этика, государство и др.) и в результате окончательно создаст новой парадигму, которой суждено достаточно непротиворечиво работать в рамках так называемой «новой истории». Это действительно особая эпоха в истории Европы, хотя содержание ее шире, чем понималось до сих пор. «Новая» история как особая эпоха в истории Европы, – «обновленная», т. е. сумевшая произвести ревизию всего своего предшествующего цивилизационного наследия, невероятно эффективно его использовавшая, неизбежно могла существовать только до тех кардинальных мировоззренческих, геополитических и этнокультурных изменений, которые произошли в предшествующем столетии. В XX в. культурное, научное и социальное развитие бывшего «христианского» мира пошло по сценарию, аналогов которому никогда еще не существовало ни в одной цивилизации. Проще говоря, всю историю снова можно разделить на две «эры», границей которых и будет XX век. Она не изменила свой вектор, но развивается совершенно по иным законам.

В соответствии с этой парадигмой и будет осуществляться социально-политическое и этико-культурное переустройство Европы.

Аналогией этой эпохе является период «раннего христианства» (первая половина I тыс. н. э.). Религиозно-философские синтезы поздней античности (гностицизм, неоплатонизм, неопифагореизм и др.) и христианство выступили в роли тогдашних «возрождения» и «реформации», а готские «ренессансы» и патристика сыграли роль итогового «просвещения». По срокам эти периоды тоже примерно одинаковы: I–VI и XIV–XVIII вв. В период «раннего христианства» формировалась «средневековая», «христианская» парадигма. Эпоху становления («вывихнутый век») всегда трудно анализировать, ведь «космос» рождается в «хаосе», нет единого и единственного критерия, и результат становится очевидным лишь к концу периода. Это переходный период подобен младенчеству, первым 3–5 годам. Не случайно для Христа идеалом был младенец, ребенок. Как ребенок формируется «в семье», в присутствии нескольких взрослых с разными подчас педагогическими и ценностными ориентирами, так и формирование новой парадигмы как организация культурного пространства идет на базе территории высокого уровня развития культуры, социума (ВНУТРИ СИСТЕМЫ!) и одновременно ее кризиса («язычество» в Западной Римской империи) и усиления конвергенции культур в форме «варваризации» и распространения восточных культов, т. е. культурного наступления с севера и востока.). Потом начинается обратное движение на север и восток в форме «христианизации». Так и «модернизация» в форме гуманизма начинается там же, в Италии, но как форма освобождения культуры от влияния северных «варваров», а потом уходит «за горы» (Альпы), где в классической, итальянской форме распространения не получает. И Просвещение там, с точки зрения зачинателей культурной революции, является «уродливым». «Маятник» в эту эпоху совершил свой второй цикл.

Просвещение не просто страница истории европейской культуры, его влияние носит как минимум евразийский характер. Идея единства Просвещения для всех народов исходит, прежде всего, из самого характера просветительской культуры, в рамках которой впервые был окончательно сформулирован общечеловеческий подход: ее объектом становилось все человечество, а не только христиане, белые люди или оседлые народы. Его идеи в XIX–XX вв. воспримут через Россию народы Средней Азии и Кавказа, а через европейских путешественников и миссионеров – латиноамериканцы и африканцы. Именно в США его идеи достигнут максимального развития. Это было время окончательного становления национальных государств и потому любое национальное Просвещение неизбежно делало акцент на освободительном движении: в области идеологии – от «церкви», «феодалов» и др., в области политики – от «империи», т. е. общеевропейского универсализма, к которому Европа сейчас опять тянется, т. е. в настоящее время