Всё та же я - Джоджо Мойес

Они сказали, шестьдесят семь этажей. Так высоко, что уши закладывает.

Он придет. Конечно он придет.

А что, если нет?

Эта мысль не давала мне покоя с тех пор, как он ответил онлайн на мой имейл: «Хорошо. Я тебя услышал». На самом деле это могло означать все, что угодно. Если честно, я ждала расспросов относительно моего плана или хотя бы намека на то, какое решение он принял. Я перечитала свой имейл, невольно задавшись вопросом: а не было ли мое письмо слишком обескураживающим, слишком смелым, слишком агрессивным и сумела ли я передать всю глубину своих чувств? Да, я любила Сэма. И мечтала, чтобы он был со мной. Но понял ли он, насколько сильным было мое желание? Хотя после такого ультиматума было бы странным перепроверять, правильно ли меня поняли, поэтому я решила просто ждать, а там будь что будет.

Без пяти семь. Двери лифта открылись. Зажав в руке билет, я вошла внутрь. Шестьдесят семь этажей. У меня скрутило живот.

Лифт начал медленно подниматься, и я вдруг запаниковала. А что, если Сэм не придет? Что, если он все понял, но изменил решение? И что мне тогда делать? Нет, он не сможет так со мной поступить, тем более после всего, что было. Я шумно втянула воздух и прижала руку к груди, пытаясь успокоить нервы.

— Это все высота, да? — Стоявшая рядом со мной добродушная женщина погладила меня по плечу. — Подняться на шестьдесят семь этажей — это серьезно.

Я попыталась улыбнуться:

— Да, вроде того.

Если ты не можешь оставить работу, и свой дом, и все то, что делает тебя счастливым, я пойму. Я, конечно, расстроюсь, но пойму.

Ты всегда будешь со мной или так, или иначе.

Я лгала. Конечно я лгала.

Ох, Сэм! Пожалуйста, скажи «да». Пожалуйста, стой там, когда откроются двери.

И тут лифт остановился.

— Ну, тут явно не было шестидесяти семи этажей, — заметил кто-то, и несколько человек смущенно засмеялись.

Младенец в коляске смотрел на меня большими карими глазами. Мы еще несколько минут потоптались в лифте, потом кто-то сообразил выйти наружу.

— Ой, а это, оказывается, не главный лифт, — сказала стоявшая рядом со мной женщина. — Главный лифт вон там!

Он действительно был там. И перед ним змеилась длиннющая бесконечная очередь.

Я в ужасе посмотрела на это людское море. Там было не меньше сотни, если не две сотни посетителей, которые вместе с очередью медленно петляли, глазея на музейные экспонаты и заламинированные информационные материалы на стенах. Я посмотрела на часы. Без одной минуты семь. Я отправила Сэму сообщение, но, к моему ужасу, оно не ушло. Тогда я начала протискиваться сквозь толпу, приговаривая: «Извините, извините», на что посетители в очереди громко отпускали неодобрительные замечания и кричали мне вслед: «Эй, дамочка, куда без очереди?!» С низко опущенной головой я прошла мимо щитов с информацией об истории создания Рокфеллеровского центра, о его рождественских елках, мимо видеоэкранов Эн-би-си, лавируя, толкаясь и бормоча извинения. Нет более сварливых людей, чем одуревшие от жары туристы, которым совершенно неожиданно пришлось стоять в очереди. Какой-то мужик схватил меня за рукав:

— Эй, ты! Мы тут все стоим!

— У меня назначена встреча, — ответила я. — Простите. Я англичанка. И мы всегда свято соблюдаем очередь, но если я опоздаю, то потеряю его.

— Ничего, все ждут, и ты подождешь!

— Пропусти ее, детка, — сказала стоявшая рядом с ним женщина, и я одними губами прошептала ей «спасибо».

Я продолжала прокладывать себе дорогу сквозь трясину обгоревших на солнце плеч, колышущихся тел, капризных детей, футболок с надписью «Я люблю Нью-Йорк», и двери лифта постепенно становились все ближе. Но менее чем в двадцати футах от заветных дверей очередь вдруг намертво застопорилась. Я подпрыгнула, пытаясь разглядеть над головами людей, в чем дело, и увидела фальшивую железную балку, установленную прямо перед огромной черно-белой фотографией небесной линии Нью-Йорка. Посетители, сидевшие на балке, пытались воспроизвести культовую фотографию с обедающими на балке рабочими во время строительства небоскреба, а молодая женщина с камерой громко командовала:

— Руки вверх, вот так, а теперь поднять большие пальцы за Нью-Йорк! А теперь сделайте вид, будто вы сталкиваете друг друга, вот так! И поцелуйтесь! О’кей, фотографии сможете получить, когда будете уходить. Следующие!

Пока мы со скоростью улитки ползли вперед, она продолжала раз за разом повторять эти пять фраз. Невозможно было пробраться мимо, не испортив чью-то, быть может, единственную в жизни памятную фотографию. Было уже четыре минуты восьмого. Я попыталась пролезть вперед, чтобы посмотреть, удастся ли протиснуться мимо женщины с камерой, но неожиданно оказалась заблокированной группой подростков с рюкзаками. Кто-то пихнул меня в спину, и мы еще немного продвинулись вперед.

— На балку, пожалуйста. Мэм?

Проход был перекрыт неподвижной людской стеной. Фотограф кивком показала мне на балку. Я был готова на что угодно, лишь бы побыстрее продвинуться. И поэтому послушно взгромоздилась на балку, едва-слышно бормоча:

— Давайте! Давайте! Я опаздываю.

— Руки вверх, вот так, а теперь поднять большие пальцы за Нью-Йорк! — (Я подняла руки вверх, выставила большие пальцы.) — А теперь сделайте вид, будто вы сталкиваете друг друга, вот так… И поцелуйтесь!

Ко мне повернулся какой-то пацан в очках. Он сперва удивился, потом явно обрадовался. Я покачала головой:

— Не в этот раз, приятель. Извини. — Я соскочила с балки и, оттолкнув парня, побежала к уже последней очереди перед лифтом.

На часах было девять минут восьмого.

Мне хотелось плакать. И вот я, переминаясь с ноги на ногу, стояла, зажатая в потной, недовольной очереди, смотрела, как уже другой лифт выплевывает наружу людей, и проклинала себя, что поленилась заранее собрать информацию. Вот в чем проблема красивых жестов, наконец поняла я. Они иногда приводят к совершенно обратным результатам, причем весьма эффектным. Охранники, явно повидавшие здесь самые разные отклонения от нормального человеческого поведения, индифферентно наблюдали за моими нервозными телодвижениями. И вот наконец в двенадцать минут восьмого двери лифта открылись и охранник начал загонять туда посетителей, пересчитывая их по головам. Когда дошла моя очередь, он закрыл проход шнуром:

— На следующем лифте.

— Ой, да ладно вам!

— Таковы правила, леди.

— Ну пожалуйста! Меня там ждет один человек. Я и так жутко опаздываю. Ну можно мне пройти? Пожалуйста. Я вас умоляю!

— Не могу. Лифт вмещает определенное число людей. У нас с этим строго.

И когда я тихо застонала от отчаяния, какая-то стоявшая впереди женщина, махнула мне рукой.