Воображая город. Введение в теорию концептуализации - Виктор Вахштайн
Шрифт:
Интервал:
7. Район E не имеет особого юридического статуса, но представляет собой гетто. В нем созданы альтернативные городским неформальные институты – контроля, обмена и безопасности. Полиция обходит его стороной. Этот район существует относительно автономно от города (остальные жители говорят о нем как о «городе в городе»), но при этом встроен в общегородское разделение труда.
Район E – пример того, что Джон Ло называет феноменом «вложения» или «инклюзии»: относительно устойчивый объект, который является неотъемлемой частью другого объекта, но при этом герметично замкнут и отделен от остального целого, становясь условием его возможности [Ло 2015].
Район D – пример сетевого анклава.
Мы можем выделить в истории нашего утопического острова-мегаполиса конкретные точки бифуркации, моменты негомеоморфных преобразований, возникновения новых сцепок и расцеплений, в которых ядро устойчивых отношений сначала формировалось, а затем трансформировалось. Однако как быть с городами, которые вообще не имеют выраженного ядра устойчивых отношений – ни внутренних, ни внешних? С городами, которые ежечасно «пересобираются», перемещаясь в сетевом пространстве (а порой – и в пространстве географическом)? Чтобы ответить на эти вопросы, нам потребуется дополнить различение географического и синтаксического пространства еще одним концептом.
Джон Ло говорит в этой связи о «текучих объектах» и пространстве потоков:
Каковы правила преобразования формы в этом пространстве? Каким образом объект сохраняет непрерывность формы в текучем мире?
– Во-первых, ни одна конкретная структура отношений не является привилегированной. Это означает, что текучие объекты сохраняют свою идентичность в процессе образования новых отношений: реконфигурации уже существующих элементов или добавления других. Однако отсюда следует весьма сильное утверждение – в пространстве потоков изменение необходимо для сохранения гомеоморфизма. Объекты, которые зафиксированы и стабильны, например, в пространстве сетей оказываются сломанными в пространстве потоков. Они иные по отношению к нему.
– При этом не стоит забывать о непрерывности. Соответственно, наш второй вывод состоит в том, что отношения, формирующие объект в пространстве потоков, меняются, но не единовременно, а постепенно. В пространстве изменчивости «топологический разрыв» и утрата целостности происходят не только в случае «застывания» объекта, прекращения всякого его изменения, но и в случае слишком масштабных его трансформаций, которые также разрушают гомеоморфизм. Если все демонтируется одновременно, результатом будет потеря непрерывности формы и идентичности объекта.
– В-третьих, из приведенного примера следует, что граница изменчивого объекта не фиксирована. Его части могут устраняться и замещаться другими. Невозможно начертать на песке линию (региональная метафора) и сказать, что гомеоморфизм зависит от этой границы. Действительно, установить жесткую фиксированную границу, значит разрушить изменчивый объект, поскольку гомеоморфизм в пространстве потоков зависит от подвижности границ. Ригидное установление «внутреннего» и «внешнего» чуждо текучей объектности.
– Однако, при всей их подвижности, границы необходимы для существования объекта в пространстве потоков. В какой-то момент различия пересиливают, гомеоморфизм утрачивается: объект изменяется слишком сильно… Или же растворяется в некоем большем объекте, прекращая свое самостоятельное существование. Таким образом, в пространстве потоков не действует принцип «все допустимо» (anything goes). Текучие объекты создаются практиками, весьма чувствительными к «разрыву», утрате непрерывности. Просто понимание разрыва здесь иное, нежели в сетевом или евклидовом пространстве [Ло 2006: 237].
Таким образом, мы можем говорить о текучих городах – городах в пространстве потоков – не в том случае, если конституирующее их ядро устойчивых отношений сформировано «внешними» связями, а в случае, если это ядро в принципе не является устойчивым, но находится в процессе непрерывной (однако последовательной) трансформации. Такие города мы ранее предлагали называть «метагородами» [Вахштайн 2014]. Впрочем, эта тема еще ждет своего часа.
Воздавая должное силе ума Окружностей, которая позволяет столь немногочисленной группе на протяжении многих поколений поддерживать свое превосходство над несметными толпами соотечественников, Квадрат отметил, что факты из жизни Флатландии говорят сами за себя и не требуют комментариев.
Радикальная лейбницевская реконцептуализация пространства фокусирует внимание на изменчивости объекта, его гомеоморфных и негомеоморфных преобразованиях, но пока не помогает решить задачу пересборки городского Левиафана: город для нас по-прежнему есть множество «пространственных» элементов Х (тогда как «городское пространство» оказалось сведено к множеству отношений между этими элементами и элементами других множеств). Здесь необходимо задать социальной топологии вопрос: всякий ли объект пространства сетей находится также и в евклидовом пространстве? Иными словами, говорим ли мы исключительно об объектах одной топологической природы?
Начнем с простого примера. Кафе возле музея-заповедника «Коломенское» обладает устойчивым ядром отношений. Одни отношения описываются географически (кафе «близко» к парку и «недалеко» от метро), другие – связывают официантов, менеджеров, поваров и поставщиков продуктов (социологи предпочитают именовать такие отношениями «организационными»). Каждая дисциплина – география, социология, экономика, юриспруденция и даже химия (когда дело доходит до размораживания и готовки) – посредством своего собственного теоретического словаря выделяет и описывает одно подмножество релевантных отношений, игнорируя остальные. «Социологическое» кафе будет довольно сильно отличаться от «географического». При этом заведение сохраняет свою идентичность до тех пор, пока необходимый минимум связей остается неизменным. (Некоторые из этих отношений закреплены официально: в американских ресторанах, к примеру, повара не имеют права начинать приготовление блюда до тех пор, пока оно не заказано – практика «готовки впрок» автоматически превращает «ресторан» в «кафетерий» – что, конечно, не мешает поварам всячески обходить данное ограничение.) Отказ подавать бизнес-ланчи или смена основного поставщика, скорее всего, не приведут к смещению кафе в пространстве сетей, а вот взрыв бомбы на террасе, видимо, станет негомеоморфным преобразованием.
Как быть с курением? Табачный дым – весьма аморфный, но все же материальный объект. Его отсутствие или наличие – Ло сказал бы «включение» (enrollment) или «введение в действие» (enactment) [Ло 2015] – может стать значимым для конститутивного ядра данного конкретного заведения. Кафе, в которых на террасах все еще можно курить, существенно изменили свою целевую группу, ценовую политику и даже архитектурный облик – пришлось устранить все конструкции, связывающие террасу со зданием, чтобы она формально стала частью улицы. Как выяснилось, «курящее» и «некурящее» кафе – это два топологически разных объекта.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!