Брак с Медузой - Теодор Гамильтон Старджон

– Жмите на кнопку.

– Давайте сюда крышку.

Кливленд Вилер послушно поднял крышку, и они водрузили ее на место. Карл нажал на кнопку, и гроб медленно въехал в пылающую пасть. Потом они ушли.

Джо Триллинг зарабатывал на жизнь интересным способом. Жил он, кстати, вполне прилично, хотя, конечно, в городе смог бы позволить себе больше. С другой стороны, обитал он в горной местности в полумиле от живописной деревеньки, на свежем воздухе в окружении сосен и берез, что росли вперемешку с рододендронами. И сам был себе хозяином. Конкуренты практически отсутствовали.

А зарабатывал он, создавая медицинские муляжи, по большей части для военных, хотя принимал заказы и от мединститутов, и от кинопродюсеров. Случались и личные просьбы – вопросов никто не задавал. Джо мог сделать точную копию любой части тела, любого органа, закрепить ее или сделать съемной. Модели не отличались от оригинала на вид, их можно было трогать, нюхать и щупать. Гангрена источала зловоние, а на щитовидке проступали капли пота. Он мог отработать по индивидуальному заказу или поставить изделие на поток. Короче говоря, в своей области доктор Джо Триллинг был лучшим.

– С лицом получилось идеально, – рассказал ему Карл (уже в более приятных обстоятельствах: днем, за бутылочкой пива), – тут его вконец проняло. Бог мой, Джо, как красиво ты все сделал.

– Да ладно, просто детальки, заклепки. Вся красота в твоей идее – чтобы он руками все прочувствовал.

– Не понял?

– Я вот думаю, – начал Джо. – Это же такой блестящий ход. Разыграть парня – уже придумано неплохо, но заставить его в такой напряженный момент положить руки на «труп» – просто гениально. Как… Знаешь, помню, ребенком возвращался домой из школы, оперся об изгородь, а там плевок. – Он показал руку и потряс ей. – Все эти годы не мог забыть то ощущение. Все эти годы не смогли стереть его из памяти, столько раз мыл руки – и все без толку. Это, Карл, не просто психология или игры разума, это больше, чем воспоминания из прошлого. Думаю, что наши клетки, особенно на руках, способны запоминать. Мысль такая: сколько бы ни прожил Клив Вилер, его ладони не забудут, как слезла кожа. Поэтому он никогда не забудет то лицо. Так что это ты у нас гений, не я.

– Да лааадно. Зато ты знал, что делаешь. А я – нет.

– Ну уж, конечно.

Джо откинулся в садовом шезлонге – чтобы и пиво держать было удобно, и разглядывать через дно бутылки солнце. Любуясь пузырьками, которые нарушали законы перспективы (ведь, поднимаясь к поверхности, они увеличивались в размерах), он вдруг окликнул брата:

– Карл?

– Ну?

– Про бритву Оккама слышал?

– Ага. Давно, правда. Что-то из философии. Или логики. Дай-ка вспомню. Если известно следствие и ряд возможных причин, то самая простая из них и будет истинной. Оно?

– Не совсем, но близко, – лениво ответил Джо Триллинг. – Хмм. Ты вот всегда считал, что логика самодостаточна и не обязана иметь ничего общего с правдой.

– Я и сейчас так считаю.

– Понятно. Мы вот с тобой понимаем, что жадность и беспечность сами по себе в состоянии разрушить нашу планету. Но решили, что для Клива Вилера, который может исправить ситуацию, это не аргумент. И создали пришельца, которому для дыхания нужен смог. Получается, наших причин для спасения мира ему было мало, поэтому мы предоставили ему собственную причину. Проще говоря – выдумали.

– При этом учли все имеющиеся факторы. Ну да, Джо. А к чему ты ведешь?

– Нуу… наш замороченный вымысел, на самом деле, очень прост и сводит все к одной причине. Так обнажает простейшую причину лезвие Оккама, срезая слой за слоем. И есть неплохой шанс, что она – истинна.

Карл стукнул пивом об стол.

– Я об этом не задумывался, дел было по горло. Нет, только представь, а вдруг мы с тобой правы?

Они потрясенно посмотрели друг на друга.

– И что теперь ждать, Джо? – наконец прервал молчание Карл. – Космические корабли?

При встрече он бы не смог ответить на вопрос, кто он. Это вообще мало кто знал. Он возился под грушевым деревом в саду на горе. Земля пахла поздним летом и ветром, а еще… солнцем, точно, солнцем.

Подняв голову, он увидел миниатюрную девушку лет двадцати пяти, отметил бесстрашное лицо и одинакового, что удивительно, цвета глаза и волосы – цвета чистого золота. А она разглядывала сорокалетнего мужчину, рабочий комбинезон, листовой электроскоп в его руке и ощущала себя незваной гостьей.

– Ой!

Тон, видимо, оказался уместный, поскольку он кивнул:

– Подержите.

Что уже можно было расценивать как приглашение. Она присела рядом и взяла инструмент точно, как он показал. Мужчина чуть отошел и постучал камертоном по колену.

– Что-нибудь происходит? – Хороший голос, такой притягивает внимание, и слушать его приятно.

Она опустила глаза на изящные золотые листочки под стеклом электроскопа.

– Расходятся.

Он постучал еще раз, и листочки снова разошлись.

– Сильно?

– Когда стучите, градусов на сорок пять.

– Пойдет, большего и не добьешься.

Из кармана охотничьей куртки он вытащил пакетик с известковым порошком и высыпал горстку на землю.

– Я буду ходить. А вы стойте на месте и говорите, насколько они разошлись.

Постукивая камертоном, он зигзагом обошел грушевое дерево, а она озвучивала: десять градусов, тридцать, пять, двадцать, не двигаются. И когда золотые лепестки раздвигались по максимуму, образуя угол в сорок градусов и больше, он насыпал еще горстку. В конце концов дерево окружил неровный эллипс из белых точек. Мужчина вытащил записную книжку, зарисовал и точки, и дерево, потом забрал электроскоп у нее из рук.

– Вы что-то искали?

– Нет, – ответила она. – То есть да.

Неожиданно она заметила на его лице мимолетную тень улыбки.

– В суде ваш ответ не посчитали бы удовлетворительным.

Она бросила взгляд на пустынный склон, которому вечернее солнце придало металлический отблеск: скалы, иссушенные жарой сорняки, пара деревьев и сад. Чтобы сюда добраться, нужно было проделать немаленький путь.

– Так и вопрос не из легких, – попыталась улыбнуться она, но разревелась.

Потом об этом пожалела и извинилась.

– За что? – не понял он.

Впервые ей пришлось столкнуться с его теорией «задай следующий вопрос» на практике. Это выбило из колеи. Как и всегда. Эффект мог оказаться лишь сильнее.

– Ну… обычно так явно, у всех на виду, выражать эмоции как-то не принято…