Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

Однако оружие из тайников падре, в основном самодельное, отнюдь не вызывало у меня восторга. Правда, у него было припрятано, отдельно от всего прочего, около двадцати мушкетов, но по большей части старых и ржавых. Что же до его деревянных пушек, то оставалось лишь надеяться, что, когда они начнут стрелять, меня поблизости не окажется. По-настоящему пригодным для боя выглядело только личное оружие Альенде и его товарищей, немногих добровольцев из числа местных креолов, призывников из казарм да, разумеется, мое собственное. Но пара дюжин хорошо вооруженных людей никак не могла стать основной силой революции.

После того как небольшое количество припасенных падре копий и пращей было роздано, большая часть его «армии бедняков» так и осталась фактически безоружной. У многих все их «боевое снаряжение» составляли кухонные ножи и дубинки.

Страшно было подумать, что произойдет с этой несчастной толпой, когда она попадет под слаженный мушкетный залп, не говоря уж об артиллерийском огне. Воображение живо нарисовало мне хаос, панику, множество убитых и море крови.

Правда, вожди восстания рассчитывали захватить арсенал в Сан-Мигеле. Альенде прекрасно знал, что там хранились основательные запасы оружия и амуниции, но я сильно сомневался, что местные командиры просто так бросят оружие, особенно узнав, что на Сан-Мигель движутся большие силы.

Кроме того, Альенде рассчитывал на то, что колониальное ополчение, сперва в Сан-Мигеле, а затем и по всей стране, перейдет на сторону восставших. На высшие командные посты в войсках вице-короля назначали исключительно гачупинос, должности строевых офицеров занимали преимущественно креолы, а основная масса нижних чинов рекрутировалась из метисов. Чистокровные индейцы призыву не подлежали, и в армии служили лишь очень немногочисленные добровольцы.

Вера Альенде в то, что креолы поддержат восстание – и деньгами, и оружием, и личным участием, – зиждилась на их практически всеобщей ненависти и лютой зависти к уроженцам Испании.

– Надеюсь, эти люди получат то, чего хотят, – сказал я Марине и Ракель, глядя на окружающую нас толпу, воодушевленно славившую рождение революции.

– Хватит стоять с таким видом, словно ты на похоронах, – буркнула Марина. – А ну улыбайся, пока остальные не вообразили, будто тебе известна какая-то ужасная тайна.

Отбросив свои действительно невеселые мысли (откровенно говоря, мне казалось, что все происходящее вокруг сильно смахивает на массовое помешательство), я выдавил улыбку.

– Так и быть, улыбаюсь, но только ради тебя.

При этом я был просто не в силах не думать о том, чем вся эта затея может обернуться. Креолы, вступая на стезю революции, рисковали не только собственными жизнями, но и всем своим достоянием, всем, что их семьи наживали десятилетиями. Неимущие ацтеки и другие пеоны знали, что если они потерпят поражение, то солдаты вице-короля сожгут их поля, изнасилуют их женщин и обрекут их детей на голодную смерть.

Я ехал особняком, опередив основной отряд, но то и дело оглядывался на тех, кого мы назвали ацтеками и метисами. Еще недавно эти пеоны, сняв шляпы, внимали страстной речи падре, и вот теперь они маршируют за ним – и мужчины, и женщины с младенцами на руках.

Мне невольно вспоминались всякие ужасы, которые я видел собственными глазами и о которых слышал: например, что способна сотворить корзина с гвоздями, если выстрелить ею из настоящей пушки по густой толпе – брызги крови, осколки костей, ошметки плоти, – или представлялись мушкетные залпы, выкашивающие ряд за рядом. Я думал о войне без пощады, до последней капли крови, когда раненых добивают багинетами, и лежащие на земле беспомощные люди знают, что вот сейчас враги хладнокровно оборвут их жизнь отточенной сталью.

Но Падре и Альенде думали не об ужасах войны, а о свободе, принести которую могли только сражение с войсками вице-короля и добытая в боях победа. Они были полны отваги, надежд и самых благих устремлений.

Я же думал о жертвах, на которые готовы были пойти падре, Альенде, Альдама, Ракель, Марина – все, кто обладал каким-либо достатком или положением. Все эти отважные люди рисковали не только жизнью, но и всем своим миром, включавшим дома, имущество, благосостояние родных и близких. Причем сражаться они собирались за интересы великого множества других, незнакомых им людей, что делало их мужество чрезвычайным.

Испанские партизаны, воевавшие с французами, обладали храбростью того же рода. Я лично не рисковал ничем, кроме собственной жизни, представлявшей ценность исключительно для меня одного. Кроме этого, у меня не было совсем ничего: ни состояния, ни семьи, ни даже доброго имени.

Я сказал падре, что готов сражаться, чтобы защищать Марину и Ракель. Сейчас, глядя на светящиеся гордостью и великими ожиданиями лица вождей и простых индейцев, я им завидовал. У них была мечта, за которую они готовы были сражаться и умереть.

Мы потянулись из города нестройной колонной, во главе которой ехал падре с офицерами-креолами. За ними следовала «кавалерия» новорожденной армии – отряд всадников, кто на коне, кто на муле, состоявший по большей части из vaqueros с соседних гасиенд, в основном метисов, забросивших свои стада и табуны, чтобы поддержать падре, и лишь немногих креолов из Долореса, решивших принять участие в восстании. Были среди всадников и чистокровные индейцы, но тоже совсем немного. Пехота, шагавшая позади, состояла из сотен мужчин, вооруженных мачете, ножами и деревянными копьями.

Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь произвел более или менее точный подсчет численности этой «армии», да и возможности такой не представлялось, ибо она была подобна весенней реке, вода в которой непрерывно прибывает за счет вливающихся в нее бесчисленных ручейков. Только что нас была сотня... потом добавилась вторая, еще... еще... люди присоединялись к падре как по одному, так и группами. Прошло совсем немного времени, а их количество уже исчислялось тысячами. Ни у кого не спрашивали имен, никому не давали никаких инструкций, не вносили ни в какие списки, ничему не учили. На муштру просто не было времени, да и профессиональных солдат для обучения такой толпы даже азам военного дела явно не хватало. Подозреваю, что эти индейцы знали одно – когда придет время, падре каким-то образом укажет им на врага, и они устремятся в битву. Люди тащили на себе припасы: уже приготовленные тортильи, а также маис, бобы и мясо, которое следовало засолить, чтобы оно не испортилось. Не берусь судить, какие именно дополнительные запасы провианта были созданы на черный день организованным порядком, но они совершенно точно имелись, о чем позволяли судить присоединившиеся к колонне подводы с припасами.

Мое восхищение священником-воителем, который читал Мольера, не боялся бросить вызов власти и церкви, возделывая виноград и шелковицу, и обладал невероятно щедрой душой, полной любви ко всем, но в первую очередь к несчастным и угнетенным, воспарило до небес. Я предполагал, что провиантом и снабжением будут заниматься двое профессиональных военных, Альенде и Альдама, но падре показал себя настоящим человеком-вихрем, способным управляться с дюжиной дел одновременно, да еще и вдобавок бесстрашным в принятии решений. Мигель Идальго, скромный деревенский священник, поднял меч с таким же воодушевлением, с каким раньше когда-то поднимал крест.