Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

Офицеры-креолы не могли держать под контролем эту стихию. Впрочем, и сам Наполеон не сумел бы выковать из этой огромной толпы индейцев настоящую армию, не имея достаточно времени и не затратив уйму денег. А что будет, когда они столкнутся с обученными войсками? Не бросятся ли наутек при первом пушечном и мушкетном залпе, чего боится Альенде? Или же расчет падре на мужество и воодушевление ацтеков верен: они будут сражаться и умирать за дело, которое считают своим?

* * *

По пути из Сан-Мигеля на Селайю падре Мигель Идальго был провозглашен капитаном-генералом Америки, а Игнасио Альенде – генерал-лейтенантом. Третьим на иерархической лестнице стоял Хуан де Альдама, а за ним и остальные креолы, офицеры провинциального ополчения, присоединившиеся к восстанию и получившие соответствующие чины. Впереди нашей колонны с хоругвями Пресвятой Девы шествовали воины-священники, за ними – барабанщики. Барабаны отбивали дробь, хотя никто, кроме горстки обученных солдат, не умел шагать в ногу.

Спустя два дня после взятия Сан-Мигеля падре призвал меня к себя. Я нашел его в голове колонны, и мы поехали верхом бок о бок, на таком расстоянии от остальных, чтобы наш разговор не смогли подслушать.

– Как я понимаю, Хуан, назначение на командную должность тебя не привлекает?

Я пожал плечами.

– Это для тех, кто гоняется за властью и славой.

Я не стал говорить ему о том, что Альенде и другие офицеры-креолы никогда не доверяли мне и не желали видеть в своем кругу. Для них я наполовину оставался разбойником-пеоном, унижавшим и даже убивавшим их сородичей, испанских креолов.

– Я так и думал, что тебя это не заинтересует. Ты не из тех, кому нравится отдавать приказы... и выслушивать их. Сдается мне, ты скорее lobo, одинокий волк, а не павлин.

Я рассмеялся. Священник прочитал мои мысли. Офицеров-креолов, щеголявших в своих великолепных мундирах, я и впрямь считал за павлинов и лишь некоторых признавал хорошими бойцами. Скажем, Альенде был, на мой взгляд, mucho hombre и настоящим солдатом.

– Ты не веришь в революцию, Хуан?

Я помедлил, прежде чем ответить.

– Честно говоря, я и сам не знаю, во что верю.

– Помнится, раньше ты говорил, что готов сражаться за своих друзей. Но сейчас, когда ты видишь армию ацтеков, одержимую мечтой о свободе, не откроется ли твое сердце и для них тоже?

– Я столько всего в жизни испытал и столько всего о себе слышал, что уже и сам не знаю, где правда и чему верить. Но вы всегда были моим другом, падре, так же как Ракель и Марина. Если понадобится постоять за вас троих, я сделаю это, даже рискуя собственной жизнью. Но если вы спросите, готов ли я отдать жизнь за офицеров-креолов или индейцев, мой ответ будет «нет». Пока вы трое сражаетесь на стороне революции, я с вами. Но без вас – это не моя война.

– То, что ты готов сражаться за меня, это высокая честь, но все же, если тебе придется расстаться с жизнью, я бы хотел, чтобы она была отдана не за меня, а за народ Новой Испании.

А ведь падре прав: я волк-одиночка. Может быть, потому, что рос без любви и ласки. Так или иначе, я всегда путешествовал налегке... и в одиночку.

– У меня было немало возможностей понаблюдать за тобой, – продолжил Идальго. – Во многих отношениях ты мудрее меня.

Он махнул рукой, отметая мой протест.

– Нет, я ведь говорю не о книжной премудрости, а о жизненном опыте, которого тебе не занимать. Большинству из нас, живущих тут, в Бахио, довелось повидать разве что соседние города вроде Гуанахуато или Сан-Мигеля, а ты, подумать только, дважды пересек океан и сражался против лучшей армии в мире.

– Ну, падре, не надо преувеличивать, я участвовал всего лишь в паре партизанских стычек...

– А что, по-твоему, имеет место сейчас? Не позволяй себе обмануться размером нашей армии. Она и вооружена, и обучена гораздо хуже, чем любая из когда-либо действовавших в Испании. Но послушай, Хуан, ты обладаешь одним талантом, которому завидует даже Альенде, а знай об этом остальные, завидовала бы и вся армия.

Я нахмурился.

– Не пойму, о чем речь, падре. Что за талант вы имеете в виду?

– Талант выживать. Ты полдюжины раз избегал вице-королевских смертных приговоров, сумел вывернуться из хватки диких майя, выскользнул из петли в Кадисе и уклонился от французских пуль в Барселоне только для того, чтобы вернуться в Новую Испанию, бежать из Мехико и теперь помогать мне вести вперед повстанческую армию. С такими качествами, Хуан, нужно выигрывать войны, а не стычки.

– Ну, положим, этот талант напрямую зависит от способности прятаться и улепетывать, – со смехом промолвил я.

– Как бы то ни было, ты обладаешь чудесным умением – попадая в центр всяческих заварушек, выбираться оттуда живым. Это твое ценное качество я и собираюсь использовать. Хочу, чтобы ты стал шпионом.

Я изумленно воззрился на собеседника. Шпионом? А ведь со шпионами, если они попадаются, обходятся даже более сурово, чем с предателями.

– Я хочу, чтобы ты организовал и возглавил маленькую группу доверенных людей, которые смогут снабжать нас необходимыми сведениями. Мы идем на Селайю и Гуанахуато, и мне нужно знать, что в связи с этим планируют предпринять тамошние власти. Кроме того, разумеется, необходимо иметь представление обо всех передвижениях и маневрах вражеских войск. После Гуанахуато мы двинемся на Мехико...

Он покосился на меня и заключил:

– Ну, что скажешь, сеньор Одинокий Волк? Согласен ты стать моими глазами и ушами во вражеском стане?

– Сеньор капитан-генерал, я буду служить вам до тех пор, пока враги не вырвут мне язык и не выколют глаза!

– Будем надеяться, что до этого не дойдет.

Я отъехал подальше от лагеря, чтобы побыть в одиночестве и хорошенько обдумать, во что ввязался на сей раз. Не могу я без приключений, а? Я чуть ли не воочию видел ехидную усмешку на физиономии сеньоры Фортуны. Но я говорил чистую правду, заявляя, что буду сражаться за своих amigos. И уж конечно, не оставлю ни Марину, ни Ракель на милость вице-королевских вояк, когда – вернее, в том случае, если – повстанцы потерпят поражение. И разумеется, я не повернусь спиной к падре, который теперь вызывал у меня не только восхищение, но и глубокое уважение.

Вернувшись к женщинам, я окинул их высокомерным взглядом и, напустив на себя весьма важный и серьезный вид, заявил:

– Впредь, милые дамы, настоятельно рекомендую при моем появлении салютовать, как это и положено по отношению к командиру.

Они переглянулись.

– Ах, понимаю, – фыркнула Марина. – Тебя произвели в генералы, не так ли? Так вот, послушай-ка, что я тебе скажу, сеньор генерал. Единственным мужчиной, которому я салютовала, был мой покойный муж, причем сделала я это лишь однажды, провожая супруга в последний путь, когда его пристрелил ревнивый соперник.