Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля - Дмитрий Николаевич Петров

Разве я могла сказать ему хоть слово правды? После всего, что было и после его нелепых объяснений?

— Нет, ничего плохого не было, — ответила я как можно спокойнее. — Я просто сидела в комнате. Все эти дни. Меня кормили и никто меня не обижал. Я просто сильно волновалась.

— Ну, вот видишь, — просиял Вася. — Шмелев мне так и говорил.

— Кто? — не сразу поняла я. Потом догадалась. Вернее, вспомнила.

— Ну да, — радостно говорил мне муж. — Как только мне позвонили и сказали, что ты у них и что они хотят за твой выкуп деньги, я сразу же позвонил Шмелеву. Он немедленно примчался ко мне. Он сказал, что ни в коем случае нельзя обращаться в милицию и что сам попробует разобраться и «вычислить», кто тебя похитил.

— Ну, и как — «вычислил»? — спросила я.

— Нет, у него ничего не получилось, — ответил Вася. — Но вообще-то он принял всю эту историю очень близко к сердцу. Он приезжал каждый день и рассказывал, как идут поиски тебя и твоих похитителей. Не его вина, что ничего не вышло.

— Понятно, — медленно сказала я. — Так это значит, что все эти десять дней, что меня там… держали, ты просто сидел дома и ждал приезда своего знакомого коммерсанта из Финляндии?

— Ну да, — растерянно улыбнулся Вася. — И оказалось, что я был прав. Видишь; несмотря на все наши волнения, все закончилось хорошо. А деньги я ему верну скоро. Это большая сумма, но я смогу отдать. Я уже все посчитал.

Да, он действительно все посчитал… И теперь радовался, что все закончилось так хорошо и что он дешево сравнительно отделался.

Мы поужинали и легли в постель. В ту ночь я, кажется, впервые в жизни отказала мужу.

Он полез ко мне со словами о том, как он соскучился. Мне хотелось в ответ ударить его, но я сдержалась. Я только сказала ему, что очень устала и плохо себя чувствую. И отвернулась к стене.

На следующий день я сказала себе: «Лариса, у тебя больше нет оснований уважать себя. Это ясно. Но если ты еще хоть раз позволишь мужу прикоснуться к тебе, это будет означать, что ты совсем не человек. Потому что он предал тебя. По-настоящему. Он променял тебя, твою честь и твою душу на паршивые деньги… Шмелев успокоил его, что ничего страшного не случится, и он поверил. А поверил он в это потому, что очень хотел поверить. Ему было легче поверить в явную нелепость, чем отдать лишние деньги».

И я сказала мужу, что была у врача-невропатолога и он сказал мне, что на фоне имеющегося у меня нервного истощения мне нельзя пока заниматься любовью. Все это были враки, ни у какого врача я не была.

Он поверил и больше не прикасался ко мне. Но я понимала, что это все же не может длиться вечно…

Все время теперь я разрывалась. Главной мыслью моей была та, что больше я не могу жить с Васей. Я перестала его уважать. Он перестал быть для меня человеком. Не случайно ведь говорят, что человека по-настоящему можно узнать в экстремальных условиях.

Вот Вася и попал в экстремальную ситуацию и показал себя… Он как бы повернулся еще одной своей стороной. Стороной, в которой он был жадным, скаредным человеком. Ему оказалось легче подвергнуть меня такому, что случилось, чем пожертвовать деньгами.

До случившегося мы жили много лет, и он всегда был мягким, интеллигентным и порядочным человеком. Кстати, этого у него не отнять. Вот только слаб оказался на деньги, когда пришла пора выручать любимую женщину из беды.

«Что же, ты сам это выбрал, — говорила я мысленно, обращаясь к мужу. — Был экзамен, и ты его не выдержал. Не обижайся теперь, что я больше не могу любить тебя».

Я и на самом деле хотела заставить себя относиться к мужу по-прежнему, но у меня это не получалось…

«Он добрый, он положительный, он культурный, — говорила я себе. — Он просто растерялся в непривычной ситуации». А другой голос выплывал тут же из моего сознания и твердил наперекор: «Он — гнус. Из-за него все и случилось. Это ему ты должна быть „благодарна“ за свой позор и мучения».

Подмывало рассказать ему однажды все, что со мной там было. Но я не могла. Да, я отомстила бы ему. Он мог бы и не пережить этого, ведь он такой мягкий и чувствительный человек… Но я нанесла бы травму и себе. Женщина не должна никому рассказывать про себя такие вещи…

И бросить Васю я тоже сразу не могла. Просто из чувства привычки. И потом — как бы я объяснила ему? А если начала бы объяснять, наверняка не выдержала и рассказала бы в сердцах все…

Вероятно, я хорошо скрывала свои чувства. Потому что муж ничего особенного не замечал. Он был очень заботлив и участлив. Теперь он уделял мне гораздо больше внимания, чем прежде.

Часто он говорил, потирая нервно руки:

— Тебе столько пришлось пережить. Мне очень хочется вознаградить тебя за то, что ты перенесла, пока я искал деньги.

Это он не меня хотел наградить на самом деле. Это он хотел как-то загладить свою вину передо мной. Хоть он и не знал, сколько и чего мне на самом деле пришлось перенести, все же муж чувствовал подсознательно свою вину передо мной.

Всякий гнус в глубине души знает про себя, что он — гнус. Они все оттого такие нервные и говорливые.

Как-то я наткнулась на стихи Некрасова:

От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови

Уведи меня в стан погибающих за великое дело любви…

Вася не обагрял руки в крови. И даже не ликовал. Это все не про него сказано. Но он был хуже — он был «праздно болтающий».

«Болтающий» о порядочности, о гуманизме, о своей любви ко мне… Он болтал и сам не понимал, что это просто праздная болтовня. А я уже поняла это.

В частности, спустя примерно недели две после моего освобождения он объявил мне, что завтра мы идем в гости.

— К кому? — безучастно спросила я.

— К Шмелевым, — сказал он. — Он позвонил вчера и пригласил нас с тобой. У его жены будет день рождения.

Я не хотела идти, потому что вообще не хотела никуда ходить, ни с кем встречаться. Но повода отказаться у меня не было.

— Тебе это будет полезно, — говорил, опять потирая руки Вася. — Ты развлечешься, это полезно для