Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг. - Татьяна Горяева

Постепенно налаживались каналы распространения информации, совершенствовался процесс размножения текстов (фотографирование, платные машинистки, множительная техника в учреждениях и пр.), что, в свою очередь, вызывало увеличение спроса на «самиздат».

Самым большим достижением диссидентов, по мнению А.Д. Сахарова, было создание информационного бюллетеня правозащитного движения — «Хроника текущих событий». Первый ее номер вышел 30 апреля 1968 г. в разгар репрессий против участников движения. К концу 1983 г. на Западе были опубликованы 64 выпуска. Это полноценная фактография движения, нарушений прав человека в СССР, хроника репрессий. На экземплярах отсутствовали сведения об адресе редакции и составе редколлегии, что объяснялось «своеобразными понятиями о легальности и свободе информации, выработавшимися за долгие годы в некоторых советских органах»{763}.

Первым редактором «Хроники…» была Н. Горбаневская, после ее ареста в декабре 1969 г. и до 1972 г. — А. Якобсон. В дальнейшем состав редакции каждые два-три года меняли, главным образом из-за арестов{764}. Однако смена коллективов не отражалась ни на концепции, ни на содержании «Хроники…». Механизм распространения «Хроники…» и сбора материалов для нее был определен в ее пятом выпуске: «Каждый… легко может передать известную ему информацию в распоряжение “Хроники”. Расскажите ее тому, у кого вы взяли “Хронику”, а он расскажет ее тому, у кого он взял “Хронику”, и т. д. Только не пытайтесь единолично пройти всю цепочку, чтобы вас не приняли за стукача»{765}.

Масштабы и международный резонанс противостояния незначительной по количеству, но очень авторитетной по составу части советского общества, вывели ее на прямую и открытую конфронтацию с органами госбезопасности. В свою очередь, «учитывая, что распространение политически вредной литературы наносит серьезный ущерб воспитанию советских граждан, особенно интеллигенции и молодежи», в КГБ «принимали меры, направленные на пресечение деятельности авторов и распространителей “самиздата” и на локализацию отрицательного влияния “внецензурных” произведений на советских людей». Так, в 1968 г. «значительное число причастных к деятельности “самиздата” лиц профилактировано с помощью общественности, несколько злостных авторов и распространителей документов, порочащих советский государственный и общественный строй, привлечены к уголовной ответственности»{766}. Обыски, аресты, последовавшие за этим пребывания в местах заключения и психиатрических заведениях были применены к В. Буковскому, Н. Горбаневской, П. Якиру и И. Якир, Л. Плющу, В. Севруку, Ю. Мельнику, П. Старчику, Ю. Шихановичу, В. Красину и другим{767}.

Даже наиболее надежный оплот партии и КГБ, творческие союзы, не могли сдержать волны протеста, вызванной вторжением в Чехословакию и наступившим вслед за этим разочарованием «шестидесятников». Выступления писателей на внутренних заседаниях союзов носили резко критический характер и касались внутренней и внешней политики государства, деятельности цензурных органов, положения свободы слова в СССР. Так, 9 декабря 1968 г. в Риге состоялось общее собрание писателей Латвии, в котором приняли участие представители других творческих союзов, партийных и комсомольских органов, журналисты, всего около 500 человек. (Об этом сообщалось в ЦК КПСС 16 января 1969 г.) В прениях по докладу секретаря ЦК Компартии Латвии Ю.Я. Рубэна выступил член Союза писателей Латвии Албертс Цирулис (Бэле), который и до этого был известен своими критическими выступлениями (Рижское телевидение, май 1965 г.). Он заявил, что «мы живем в век танков» (видимо, имея в виду чехословацкие события), но что он «предпочел прибыть на собрание самолетом». Бэле сетовал на плохую информированность писателей, поскольку из официальной печати трудно судить о действительном положении вещей: например, в один день в «Известиях» Дубчека называют предателем, а на другой день — другом. «Нам нужен, — говорил Бэле, — институт по изучению общественного мнения; у ЦК есть такой нелегальный институт, который возглавляет Авдюкевнч (фамилия председателя КГБ при СМ Латвийской ССР. — Т. Г.), но его данные нам не доступны». В заключение Бэле заявил, что давно наступила пора упразднить цензуру, как крепостнический пережиток, и в Латвии, где на 40 лет раньше, чем в России, отменили крепостное право, нужно отменить и цензуру на 40 лет раньше{768}.

Появились так называемые «невозвращенцы». Одним из первых, попросивших политического убежища во время своей зарубежной поездки, был А. Кузнецов, известный широкой аудитории читателей по таким романам, как «Продолжение легенды», «Бабий Яр», «Огонь». В своем интервью, опубликованном 1 сентября 1969 г. в западногерманском журнале «Дер Шпигель» Кузнецов заявил, что все его произведения были подвергнуты цензуре, «целые главы были вычеркнуты, ход мыслей был изменен». Вот как была представлена система политической цензуры А. Кузнецовым: «Это очень сложная система. Редактор подчиняется Главлиту, т. е. цензуре. Цензура подчинена идеологическому отделу партии. КГБ следит за лояльностью. Цензура получает указания от Центрального Комитета. Она должна следить за охраной государственных тайн в печати и у нее есть право вмешиваться в вопросы искусства. Редакторы и лекторы хорошо знакомы с работой цензуры — по опыту: если цензура несколько раз делает выговор то за одни промахи, то за другие, то становится ясно, что можно писать, что нельзя. Изменение литературных текстов производит издательский редактор журнала. Они говорят мне или автору: “Это хорошо, но цензура этого не пропустит”.

И сколько раз я просил: покажите мне этого человека, познакомьте меня с теми, кто это не пропускает, и я докажу, что это можно пропустить. Но мне этого никто не разрешал. Эти личности за кулисами, их никто не видит. Это какие-то мифические фигуры». По поводу впервые обнародованных в «Бабьем Яре» фактах о разрушении Крещатика в Киеве и роли чекистов в этих событиях А. Кузнецов пояснил: «Цензура в Москве не поняла, что это значит. Если бы роман был опубликован в Киеве, то цензура бы его не пропустила. После опубликования романа в Москве от ЦК Украины пришло большое письмо, основным содержанием которого было — что вы там натворили?» Общую ситуацию в СССР он определил правдиво и жестко: КГБ является истинным хозяином страны, в том числе и судеб творческой интеллигенции. А в Союзе писателей во главе стоит Константин Федин, ему подчиняются секретари, и главным из них является Константин Воронков из КГБ, который отвечает за идеологические вопросы и ведает личными делами писателей{769}.

Диктат Главлита вызывал протест не только в среде ярых оппозиционеров и реформаторов социализма, но и у вполне респектабельных и благополучных, обласканных властью представителей интеллигенции. Таким неожиданным для многих явились выступления К.М. Симонова во время его зарубежных командировок, о которых в стране стало известно из иностранной прессы. Эту прессу, в свою очередь, просматривал и анализировал Главлит (справка в ЦК от 29 апреля 1971, г.). Разумеется, были и иные источники информации о поведении наших граждан во время пребывания за границей. В этих сообщениях утверждалось, что Симонов в Западном Берлине 22 апреля сделал заявление в защиту Солженицына, а также осудил действия советской цензуры, которая не допустила опубликование одного из произведений Симонова. Газета «Нюренберг нахрихтен» за 24–25 апреля 1971 г., в статье под заголовком «Советский писатель о цензуре», писала: «…Симонов высказал сомнение по поводу того, что исключение Солженицына из Союза писателей является “лучшей воспитательной мерой”. Во всех сообщениях приводятся его слова: “Я не намерен скрывать, что у нас существует цензура, и было бы странным, если бы я, как писатель, сказал, что люблю ее. Однако она нужна. Она была введена Лениным на трех условиях: не допускать к печати ни контрреволюционной, ни мистической, ни порнографической литературы. Тогда, когда цензура выходит из рамок этого ограничения, она мне совсем не по душе”».