Нуреев: его жизнь - Диана Солвей

пылкости и авантюрности Рудольф был очень скрытным человеком и бурные внутренние переживания держал при себе. «Он никогда не рассказывал о своих взаимоотношениях. Иногда только бросал какие-то обрывочные фразы, но так – ничего особенного. Думаю, – делилась своими наблюдениями Линн Сеймур, – Рудольф был человеком компанейским, но также дорожил своим одиночеством и опасался подпускать к себе кого-то слишком близко».

Как бы там ни было, но и пресса предпочитала не копаться в белье Рудольфа и Эрика и на языке того времени называла Бруна «большим другом» Нуреева. Журналисты тогда были более деликатными и не считали новости о подвигах Нуреева с другими мужчинами достойными печати. Но поскольку сексуальная составляющая во многом определяла привлекательность и имидж Нуреева, средства массовой информации акцентировали внимание на его сценическом магнетизме и огромном количестве поклонниц, преследовавших артиста вне сцены. «Когда он покидает театр, – сообщал журнал “Тайм”, – орды женщин всех возрастов с остекленевшими глазами окружают его автомобиль и падают на колени, распевая: «Спасибо вам, спасибо вам!»

И все-таки Нуреев понимал, что лучше остерегаться алчной до слухов и падкой на сенсации прессы, и мудро оберегал свой публичный образ. Частые появления в обществе с Фонтейн и другими достойными женщинами играли ему только на руку. Но, в отличие от многих других знаменитостей, скрытых геев, Нуреев никогда не культивировал миф о своей гетеросексуальности. Он годами играючи уклонялся от расспросов журналистов на тему женитьбы. Рудольф никогда не говорил всей правды, но и никогда не лгал. Подумывает ли он о женитьбе? «Нет, нет! Я не желаю оказаться в клетке, – ответил он Дону Шорту из лондонской “Дейли миррор” в конце 1963 года. – Балет для меня слишком важен. Ради него я готов жертвовать всем остальным. Танцовщику ничто не должно мешать». А в 1965 году Нуреев заявил репортеру «Тайм», что «женщины глупые, все до единой, но посильнее матросов. Им так и хочется выпить тебя до дна и оставить умирать от истощения». Он не приемлет любви, если она не взаимная, отчеканил Рудольф в интервью Леону Харрису для журнала «Эсквайр» в 1968 году. «Когда ты любишь или любим, это большая тюрьма. Господи Иисусе! Любовь – это то, что ты ищешь всю жизнь, каждую секунду, каждый день. Но когда кто-то изливает на тебя свою любовь, а она нежеланная, тебя это убивает, просто убивает. Зачем губить свою жизнь, жизнь какой-нибудь девушки? Я не хочу жениться».

С годами его ответы становились все более сдержанными, хотя Рудольф по-прежнему избегал темы своего гомосексуализма. «А как протекает ваша сексуальная жизнь?» – бесстрашно полюбопытствовала в 1974 году Салли Куинн из «Вашингтон пост». «Спорадически», – односложно парировал Рудольф. «Помилуйте! Но дамы будут сильно разочарованы столь лаконичным ответом», – настаивала Куинн. «Дамы, – отрезал танцовщик, – должны оставаться заинтригованными».

«Знать, что такое заниматься любовью, будучи мужчиной и женщиной, – это особое знание», – поделился он одним из своих загадочных, широко и часто цитируемых комментариев с Элизабет Кей в интервью «Эсквайру» в 1990 году…

Впрочем, для публики 1960-х Нуреев был гетеросексуалом и, возможно, любовником Фонтейн. Типичный для того времени заголовок: «МАРГО – МОЯ ИДЕАЛЬНАЯ ПАРТНЕРША, – УТВЕРЖДАЕТ НУРЕЕВ». Успех «Маргариты и Армана» в немалой степени объяснялся тем, что зрители полагали: страсть между этими двумя звездами на сцене отражает их подлинную страсть друг к другу в жизни. «Публика словно подглядывала в замочную скважину, – вспоминала Виолетт Верди, популярная гостья Королевского балета в те годы. – И тебе тоже закрадывалась мысль: а может быть, может быть, и в самом деле все дело было в постели…» Тот жар, который Рудольф и Марго источали на сцене, вкупе с тем фактом, что их часто видели вместе, породили слухи о романе, не угасшие до сих пор. О характере их взаимоотношений продолжают спорить даже ближайшие друзья и коллеги. И каждый придерживается своего мнения, но практически никто не располагает достоверными фактами.

Были ли они любовниками? Ответ зависит от рассказчика истории.

Фонтейн в своей автобиографии этот вопрос обходит. «Так как мне очень нравился Рудольф, и я проводила с ним много времени, это, естественно, служило пищей для любителей скандалов. Что ж, – решила я, – раз с этим ничего нельзя поделать, остается одно: подождать, пока все пройдет. Правда рано или поздно выйдет наружу, – думала я». Но насколько правдива автобиография Фонтейн? Кит Мани назвал ее «лучшим сценарием Марго», и эти слова применимы к большинству личных воспоминаний. «[Марго] в совершенстве владела искусством пространно отвечать на вопросы и ничего при этом не говорить, – написал о ней однажды Ричард Бакл. – Она никогда, даже под пытками, не призналась бы, что ее любимый цвет розовый, из опасения обидеть оранжевый и сиреневый». Свою жизнь с Тито Ариасом Фонтейн, безусловно, приукрасила в автобиографии; нарисованную ею картину супружеского блаженства близкие Марго люди попросту не узнавали. И уж некоторые истины ее мемуары точно скрыли.

Будущие супруги познакомились в 1937 году, когда Фонтейн было всего восемнадцать лет и она в рамках гастрольного тура «Сэдлерс-Уэллс балле» выступала в Кембридже, где учился Тито. На одной из вечеринок Марго увидела, как Ариас танцевал румбу, и мгновенно влюбилась в него. Но его чувства к ней оставались загадкой, как, впрочем, и сам Тито, который «никогда не задерживался надолго» и периодически «исчезал так же таинственно, как появлялся». Отцу Тито довелось побыть президентом Панамы, и сам он тоже рассчитывал построить политическую карьеру. Вскоре Тито отплыл в Панаму, оставив Марго удрученной, с разбитым сердцем. Когда они снова встретились в следующем мае, чувства Марго нисколько не ослабели, «но из самозащиты тщательно скрывались». После этого Марго и Тито виделись всего пару раз – один раз за завтраком, другой за ужином, и обе встречи были коротки. А затем за двенадцать лет не обменялись даже словом.

Фонтейн планировала выйти замуж в тридцать пять лет – именно в этом возрасте она собиралась уйти со сцены. Но в тридцать четыре года она вдруг ощутила себя одинокой и неполноценной. У Марго было два романа. Один с изысканным и учтивым, но сильно пьющим Констаном Ламбером, бывшим долгое время блестящим музыкальным руководителем труппы. И второй – «безрассудно страстный» – с французским хореографом Роланом Пети. Но ни об одном из них она в своей автобиографии не упоминает.

В тот самый день, когда в ее жизнь снова ворвался Тито Ариас, Фонтейн готовилась танцевать «Спящую красавицу» в старом театре «Метрополитен» в Нью-Йорке. Неожиданно рабочий сцены принес ей в гримерку визитную карточку, на которой значилось: «Роберто Э. Ариас, представитель Панамы в Организации Объединенных Наций». «Этот джентльмен вернется к концу балета», – сообщил Марго невольный посыльный. Но уже в