Шахта - Михаил Балбачан

– И где ж оно?

– Счас принесу, ты пока тута постой, не уходи.

Мальчишка убежал. Евгений Семенович поспешил от греха подальше. Описав круг, он через вытоптанную рожь вышел к палаткам строителей, где с удовольствием порубал перловки. Каша была хорошая, наваристая, с мясом.

Через пару дней ни у кого почти не осталось истеричной неуверенности, давившей на психику в первое время. Десятикратно превышавшее лимит скопление народа в основном сплавилось в единый человеческий механизм. Все входило в колею, как это происходит всегда, даже в самых необычных обстоятельствах. Прошло всего пять дней, а обстоятельства эти никому уже не казались особенно необычными, не вызывали даже любопытства. Ну, восстанавливают шахту за неделю с лишком, делов-то! Люди, в самом буквальном смысле работавшие плечом к плечу, приспособились не пихаться локтями. Очереди на разминовке больше не было, хотя грузовики приходили в прежнем количестве. Зато радио не умолкало:

«Объявляю результаты на восемнадцать ноль-ноль сего числа. По-прежнему бригады плотников Иванова, Костина, Кузьменко, Лукашова, Матвеева, Прошкина и Яковенко идут с опережением графика. А бригада сварщиков Селиванова отстает от графика и сводит на нет достижения плотников. Товарищ Селиванов, пора бы уже подтянуться, вы тянете вниз всю стройку!» И сразу, без перехода: «Машина с кирпичом в пятый сектор, бригадир Петраков – полчаса вам на разгрузку. Машина с завода «Электротяжмаш» на склад номер четыре. Представителям завода обеспечить приемку. …Фельдшера на участок строительства эстакад, третий сектор. Кладовщице Ивановой немедленно вернуться на рабочее место!» Металлическому голосу, отдаленно похожему на человеческий, подчинялось теперь все в этом муравейнике. Нарушения, ошибки, отдельные моменты неразберихи, конечно же, случались, но по сравнению с первыми днями до того измельчали, что руководителю уровня Слепко не стоило тратить на них драгоценное время. Он теперь обходил стройку больше «для порядка». В одном месте компания пьяных плотников отплясывала русскую и распевала матерные частушки, в которых различным манером фигурировал упомянутый по радио Селиванов. Евгений Семенович хотел пресечь безобразие, но вовлекся в ненужную дискуссию, причем не вязавший лыка мужичок пробежал из конца в конец по железнодорожному рельсу, ни разу при этом не оступившись. Слепко такого не сумел бы никогда ни в пьяном, ни в трезвом виде. Пришлось ретироваться. Неподалеку молчаливо-сочувственная толпа окружала сидящего на земле плачущего Селиванова.

– Лучше бы меня ножиком пырнули, – причитал он, – обгадили, опозорили на старости лет. На всю ведь область! Какое они право имели? Чего я им сделал?

– Ничего, Селиванов, подтянетесь, и о вашей бригаде совсем по-другому заговорят, – попытался утешить его замначальника строительства, – ведь правда, товарищи? Чем плакать, взял бы лучше себя в руки, навалился и…

– Иди ты на …! – взревел Селиванов.

Евгений Семенович немного полюбовался, как огромная черная растворомешалка, жадно урча, переваривала цементную смесь и каждые три минуты вываливала на поддон свежую порцию раствора, мигом расхватываемую и уносимую. Из котлованов уже выпирали кирпичные стены. В том, что побольше, грохотали отбойные молотки. То ли ликвидировали все-таки остатки старого фундамента, то ли исправляли какие-то огрехи. Там работали заключенные. Смоляной дух от сосновых стружек и опилок, покрывавших землю, окончательно вытеснил липкую вонь пожарища. Десяток рыжих, бородатых коротышей, зацепив крюками бревно, с присвистом и уханьем бегом мчали его к копру. Торец фонтаном взметывал грунт, оставляя глубокую борозду. В том же направлении тянулось уже много подобных борозд. Один из зрителей объяснил, что это бригада «секиринцев», жителей знаменитой деревни Секирино, находившейся верстах в сорока. Вереница широкобедрых, коренастых женщин переносила силикатный кирпич. Каждая держала ручки сразу двух груженых носилок – спереди и позади себя. В свете прожекторов сахарно отливала свежеструганными бревнами решетчатая башня копра над главным стволом, совсем уже собранная. Над нею весело резвевалось красное полотнище. Стройка не только вписалась в график, но даже немного опережала его, хотя, по мнению Слепко, энтузиазм рабочих начал остывать. Вернувшись к себе, он позвонил на всякий случай в диспетчерскую.

– А что бы вы хотели? – скучным голосом откликнулся Абрамсон. – Все в конце концов приедается. Любое новое ускорение потребовало бы новой кардинальной переделки всех графиков. Это же невозможно себе представить, вы сами должны понимать!

Слепко дождался, пока трубка не кончила бурчать, и тепло пожелал главному диспетчеру всяческих успехов. Ему предстояло еще разбирать склоки между начальниками участков, бригадирами, поварихами, бухгалтерией и черт-те кем еще, кто толпился за дверью. «Все это, конечно, хорошо, – думал он, – только быть этого не может, потому что не бывает такого. Нет, это – сон. Сейчас я проснусь, и окажется, что стройка в полном прорыве, Абрамсон с Бирюлевым обделались, а рабочие разбежались или валяются пьяные в кустах. Пожалуй, лучше не буду просыпаться».

– Заходите, – сказал он, приоткрыв дверь.

Все это время следственная комиссия работала круглосуточно и с возрастающим упорством. Расследование крупнейшей диверсии, без сомнения, прекрасно подготовленной, потребовало привлечения лучших сил облотдела НКВД, прокуратуры, горнотехнического надзора и пожарной инспекции. В помощь им были приданы специалисты из самой Москвы. Еще четыре дома временно освободили от жильцов. Там теперь тоже шли допросы, экспертизы, собирались в разном составе совещания, переминались с ноги на ногу, томительно ожидая смены, часовые. Криминалисты перетрясли каждую крупинку пепла с того места, где, предположительно, произошло возгорание, конвоиры сбились с ног, сопровождая арестованных. Иначе говоря, работа шла титаническая, а толку пока не было никакого.

Установлено было, что возгорание произошло на верхушке копра главного ствола. Но в это время там никого не было и быть не могло. Ни одна живая душа не пролезла бы туда незамеченной. Рабочие, находившиеся поблизости, производили впечатление честных советских граждан. Изощреннейшие перекрестные допросы не дали на них ничего. Можно было предположить, что все они являлись прекрасно обученными, прожженными, так сказать, вредителями. Но хотя к этой версии и склонялись в Москве, работавшие на месте опытные следователи не нашли ей подтверждения. С прежним руководством шахты, к сожалению, тоже получился облом. Первые же часы дознания, дали по ним многообещающий материал, но затем стройная, как кипарис, версия посыпалась. Выходило, что начальник шахты и главный инженер вообще ни при чем, а главный механик, персонально отвечавший за проведение регламентных работ на копре, предоставил убедительные доказательства их безупречного исполнения. Специалисты, разумеется, раскрутили каждого из этой троицы лет на десять, но это никак не могло помочь решению основной задачи, скорее наоборот, увеличивало сомнения в их причастности, поскольку, всяческая грязь и бытовуха совершенно не соответствовали типичному облику участников подпольной банды вредителей.

Дело дошло до того, что большинство членов комиссии готово уже было согласиться с версией начальника пожарной охраны Лопухова, считавшего, что возгорание произошло самопроизвольно, в результате трения промасленного троса о поверхность какой либо из деревянных частей конструкции. Но председатель следственной комиссии полковник Чесноков по первому впечатлению, как и все, уверившийся в том, что причиной пожара явилась диверсия, успел уже в предварительном порядке известить руководство о раскрытии крупной вражеской организации. Случилось так, что и руководство, не дожидаясь окончательного рапорта, тоже поторопилось доложить наверх, возможно даже, на самый верх. Готовились новые крупные разоблачения и большие подвижки. Назревали великие дела. В сложившейся ситуации Чесноков просто не имел права пойти на попятный и милым делом объявить, что он, видите ли, ошибся, а возгорание произошло, так сказать, само по себе.