Индиговый ученик. Книга 2 - Вера Петрук

Пока он ее «разглядывал», ритуал начался. Двое жрецов подняли на сцену чан с горящими угольями, жар которых хорошо чувствовался в первом ряду. Тем не менее, Арлинга все равно пробирала дрожь. И не ночной холод был ее причиной.

Неприязнь к церемониям появилась у него еще в детстве, когда отец водил его на ритуальные праздники в столичные храмы Амирона. Такие посещения были обязательны для всей согдианской знати, превращаясь в многочасовые пытки для их детей, которых полагалось брать с собой.

В Сикелии все было иначе. Ритуалы кучеяров настолько плотно вошли в повседневный быт, что Арлинг почти перестал их замечать. Впрочем, сегодняшняя церемония обещала быть особенной.

Пары журависа, тлеющего в курильницах, чад факелов, приглушенный рокот собравшихся и монотонное пение в глубине дома сбивали, мешая понять, что происходило на сцене на самом деле. Но вот раздался звук легкого прыжка, и он догадался, что кучеярка прыгнула через чан с горящими угольями, в который к тому времени подбросили охапку оливковых веток. Этот обычай он знал. Перед любым важным событием в своей жизни кучеяры проходили через огонь, веря, что он очищает.

Дальше было сложнее. Регарди почувствовал новый запах, но не сразу понял, что он исходил от жидкости. Пришлось податься вперед, сосредоточившись на звуках, раздававшихся оттуда, где стояла Атрея. Один из жрецов подал ей сосуд, который и источал новые ароматы. «Сколько же нужно дурмана, чтобы расстаться с жизнью», – подумал он, угадывая запахи лавровых листьев и камфары. Представив, что она будет это пить, Арлинг поморщился, но Атрея лишь обмакнула в содержимое пальцы, коснувшись ими лба.

Наконец, раздался ее голос. Он звучал низко и волнующе. Регарди почувствовал, как вздрогнул иман, больше походящий на камень, чем на живого человека.

– Заклинаю тебя благами неба и всех его звезд, силою камней, растений и животных, силою ветров и штормов, которые ты в себя впитал. Дай мне власть одолеть твоих врагов и снести твою печаль. Прими меня. Заклинаю ярким солнцем и жгучим песком, всесильным огнем и могучей водой. Прими меня. Заклинаю…

Нетрудно было догадаться, к кому обращалась Атрея. Боги… Время шло, а его ненависть к тем, которых так чтили близкие ему люди, крепчала. Амирон, Нехебкай, Семерица, Омар – он ненавидел их всех, и не питал иллюзий, что они относились к нему иначе.

Между тем, запахов стало больше. Пока Атрея играла на сцене свою последнюю роль, жрецы обошли курильницы, добавив в них новые примеси. Ароматы шалфея, муската, базилика перемежались с неприятными запахами – болиголова, серы и полыни. Регарди и без них чувствовал, что его способность правильно воспринимать мир слабела с каждой секундой. Некоторые запахи были столь необычны, что заставляли его сомневаться в трезвости своего рассудка. Порыв ветра мог принести аромат измельченного лазурита, который сменялся горклым запахом жженых перьев и волнующим – крови. Гвоздика, сандал, фенхель, алоэ, мак – круговорот ароматных смесей грозил унести с собой и навеки закружить в вихре чувств и эмоций.

Наконец, Атрея договорила и приняла что-то из рук жреца, стоящего рядом. Еще один наркотик? Сосредоточившись, Арлинг различил звук стягиваемых узлов и скольжение гладкой ткани по коже. Догадка пришла не сразу, заставив его задуматься. Кучеярка собиралась танцевать вслепую, завязав себе глаза шелковым платком. Что это – часть прощального танца или тайное послание слепому ученику – он не знал, но его все равно бросило в жар, несмотря на снующий повсюду прохладный ветер.

Первые шаги танца Регарди пропустил, погрузившись в борьбу с самим собой.

Как все было глупо… Журавис заставлял людей чувствовать себя ближе к богам, а мохана и табак успешно помогали им в этом. Атрея помутилась рассудком, и он вместе с ней. Может, схватить ее, когда она закончит танцевать? Задержать, привести в себя, не дать погибнуть в Карах-Антаре. А что дальше? Он против разгневанной и обкуренной толпы, которой испортили зрелище? Он против имана? Успокоиться удалось с трудом. А вместе со спокойствием неожиданно пришло решение. Нужно подождать, когда Атрея закончит танец, проследить, куда ее отнесут, а после выкрасть, пока она не пришла в себя. Например, он мог спрятать ее у знакомого булочника. Джафар был хорошим человеком и вряд ли отказал бы в помощи. А когда сестра имана очнется, он найдет слова, чтобы убедить ее остаться.

План был хорош, но рассыпался в прах, едва Арлинг перевел внимание на покрытую коврами площадку. И уже не смог оторваться от того, что происходило на ней, до самого конца.

«Хорошая танцовщица может заполнить собой весь зал», – сказал как-то Беркут, слывший большим любителем танцев. Сейчас Регарди понял, что он имел в виду. Атрея вытеснила собой весь мир. Извивы талии, плавные повороты рук, покачивания бедер походили на многие кучеярские танцы, в то же время не являясь ни одним из них. Техника, выражение лица, жесты – все было совершенно.

И хотя он не собирался запоминать ее танец, каждая его деталь – шелест одежды, запах волос, свобода и гармония движений – впечатывалась в памяти, словно узор, наносимый мастером на поверхность камня. Атрея танцевала легко, живо, властно, с чувством скорости, чередуя мелкие шажки и изысканные повороты со сложными прыжками и женственными изгибами. В ее движениях угадывалась великая расслабленность, чередующаяся с чрезвычайным напряжением. Ее танец был загадкой – загадкой тела, музыки, желания… У него был свой вкус, цвет и запах. Он пах сандалом, шибанской розой, миррой, шоколадом и ладаном. И еще немного журависом, потому что этой травой пахло все вокруг, даже он сам.

Когда барабаны и голоса поющих замолкали, шаги кучеярки не отличались от шороха ветра. Так неслышно она ступала. Но он все равно ее слышал. А то, что не мог различить с помощью слуха и обоняния, дополнял воображением, черпая его в памяти об уроках, которые когда-то казались ему в тягость. В Сикелии он ошибался еще чаще, чем в Согдарии.

Регарди нервно поерзал на каменной скамье. Несмотря на то что он чувствовал только ее дыхание и только ее шаги, ему стало казаться, что на сцене с Атреей танцевал кто-то еще. Арлинг даже хотел спросить об этой странности у Джайпа, но так и не посмел его потревожить. Танец был личным прощанием каждого.

Во всем виноват журавис, успокоил он себя. Или голоса. Старухи у дома Зерге давно перестали слаженно петь и лишь изредка выкрикивали имя Нехебкая, благодаря его за то, что он присоединился к Атрее. «Наверное, если выкурить столько этой травы, да еще запить отваром из нее же, тогда можно увидеть не только бога, танцующего с человеком», – раздраженно подумал Арлинг. Атрея была на сцене одна, иначе он непременно услышал бы стук сердца другого человека. Или не-человека.

«Глупо быть сбитым с ног дьяволом, в существовании которого ты не веришь», – вспомнились ему слова Канцлера. Не было никакого Нехебкая. Была лишь бессмысленная жертва во имя веры.

Тем временем, его воображения уже не хватало. Ясно было одно: никому и никогда не повторить то, что происходило на сцене. Атрея была львом, охотящимся на лань. Убийцей, поджидающей жертву. Ангелом, спустившимся с неба. Дождем, пролившимся в безводные земли.