Там, где цветет полынь - Олли Вингет

– Да, как-то пешком добирался до ближайшей остановки. Шел полтора часа, не встретил ни одного человека. Милейший район, короче. – Рэм поднял воротник. – Ну что, пойдем?

Под ногами хлюпала грязь. Уля шла, не отрывая глаз от склизкой тропинки, которую язык не поворачивался назвать тротуаром. Собака завыла снова. Протяжно и жутко. Пронзительно и безнадежно. Отпевая всех, кто томился за стеной. И тех, кто к ней только собирался.

– Если где-то и существует долбаное поле мертвецов, то это самое для него подходящее место, – не попадая зубом на зуб, проговорила Уля.

Рэм в ответ только хмыкнул. Он шел, ссутулившись и тяжело прихрамывая. Длинная куртка, потемневшая от влаги, распахнулась, Рэм то и дело хватался за воротник, прижимая его к горлу, но ветер вырывал ткань из его пальцев.

– Застегнись, холодно же, – попросила Уля.

– Все три пуговицы отскочили. – Он пожал плечами. – Ничего, скоро придем.

– Я потом пришью их… Ну, пуговицы.

Уля и сама не поняла, как это вырвалось. И повисло в воздухе, насмехаясь своим «потом» над идущими к полынному полю.

– Договорились. – Рэм сжал губы и прибавил шагу.

Они обогнули еще одно здание, грязно-бурое, с заколоченными окнами, и вышли к больнице. Ветер завывал в проводах, шумел голыми ветками. Луна спрятала бок в тяжелых тучах и светила тускло, будто нехотя. Над крыльцом, скрипуче раскачиваясь, висел запыленный фонарь. В его болезненном желтом свете Уле сложно было разглядеть высокое крыльцо, ведущее ко входу, но у самого здания было пустынно. Ни машин, ни слоняющихся полынников, ни трусящих прочь служек. Только собака продолжала выть, жалобно поскуливая в перерывах.

– Я же говорил: никого тут не будет… – начал Рэм, но громкий крик и топот заставили его подавиться собственными словами.

Из дверей больницы выскочила девушка. Она ударилась грудью о высокие перила, вскрикнула еще раз и кубарем скатилась по лестнице. Когда оранжевый свет упал на нее, выхватывая из темноты голое острое плечо и белую ткань больничной рубашки, Уля болезненно поморщилась, узнавая. Служка, учуявшая чехарду второго подарочка. Та, что так мечтала получить второй шанс, отданная в лапы Зинаиды. Смотреть, как она копошится в талом снегу, почти обнаженная, покрытая синяками, ошалелая от страха, было противно. Уля попятилась, уходя в тень здания.

Рэм озабоченно похлопал себя по внутренним карманам куртки. Сначала ему попался пузырек с лекарством, а после – пачка сигарет. Он застыл, взвешивая их в руках, прислушиваясь к себе, решительно засунул смятую пачку обратно и выудил из флакона еще одну таблетку. Все это он проделал молча, не поднимая на Ульяну глаз.

– А ты говорил, что здесь никого не будет, – прошипела та, вжавшись в склизкую стену спиной.

– С ней сейчас разберутся, – шепнул он, приваливаясь рядом.

– Кто разберется? – успела спросить Уля, но Рэм накрыл ее губы ладонью.

Она дернулась, отступая. Шершавая сухая кожа была горькой и терпкой, словно Рэм только что рвал седую траву. Уля закрыла глаза, пытаясь запомнить этот вкус, укрыть в памяти. Там же, где прочно засели строки из песни. Там же, где остались их пьяная ночь, жаркие поцелуи в темноте коридора, касания в душных машинах, снег, упавший на город, их слова, взгляды, жесты. Все, что делало их – ими. Чужаками, нашедшими родственное там, где его и быть не могло.

И только потом Уля подняла глаза, понимая, что нежности в этом жесте куда меньше, чем страха. Рэм стоял, всматриваясь в темноту. Девушка у лестницы все никак не могла подняться на ноги. Уля слышала, как она копошится, поскальзывается и падает обратно. Грязь плотоядно чавкала.

«Может, стоит помочь?» – слишком спокойно, почти равнодушно подумала Уля.

Но даже не шелохнулась. И только спустя пару бесконечно-мучительных минут окна первого этажа вспыхнули светом. Послышались шаги, потом топот ног по ступеням. Подошедшие к девушке чуть слышно переговаривались. От стоявших у стены их отделяло метров триста. По Улиной спине потекли холодные капли пота, она было дернулась в сторону, но Рэм скосил на нее напряженный взгляд. «Даже не думай» – читалось в нем. И Уля обмякла, чуть сползая вниз.

Возня у крыльца продолжалась совсем недолго. Уля слышала, как хрустит под их ногами замерзшая грязь, как чавкает грязь оттаявшая. Кажется, девушка пыталась вырваться, слабо выкрикивая проклятия, но звук тяжелого удара прервал и это. Остались только жалобные стоны. Когда ночь разрезал звук приближающейся машины, Уля была готова закричать и рвануть прочь, но Рэм осторожно погладил ее пальцами по щеке, и паника тут же улеглась. Девушку волоком подтащили к подъехавшей машине, раздался скрежет, и пронзительный крик заглушился хлопком закрывающейся дверцы.

Рэм убрал ладонь с Улиного лица только после того, как вокруг воцарилась тишина. В тот же миг завыла собака. Совсем уж тоскливо. Этот ее вой словно разбудил притихшую Улю.

– К Гусу повезли… – мрачно проговорил Рэм. – Беглецов всегда к нему возят. Нужно спешить, сейчас в больничке будет пусто, но минут через сорок-час все попрутся на поле… Наказывать провинившуюся.

Он вытащил из пачки сигарету и жадно затянулся. Его руки заметно тряслись, но голос оставался спокойным.

– Мы даже не попытались ей помочь, – прошептала Уля, вглядываясь в тлеющий огонек.

– Ей уже ничем не поможешь. Как, собственно, и нам. Так что смысла никакого… – Сигарета, зажатая между зубами, мелькала в воздухе.

– Мы просто стояли и ждали, пока кто-нибудь выйдет, – не унималась Ульяна. – А ведь могли…

– Могли что? Подхватить бедняжку под руки и потащить? Куда? Ночь, холод, грязь… – Он снова втянул дым. – К тому же там, в больничке, прекрасно знают, что сама она далеко не убежит. Значит, будут искать сердобольных болванов, которые ей помогли.

– Можно было бы спрятаться где-нибудь…

– Ой, перестань. – Рэм отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. – Знаешь, что самое смешное в этом всем? – Он дождался недовольного кивка и продолжил: – Она бы сдала нас сразу, как только очухалась. Может быть, за это ей выдали бы лишнюю таблеточку. Спасти – не спасет, но приятно. Ну что, скажешь, я не прав?

Ульяна недовольно отвернулась. Рэм, конечно, был прав. Полоумная служка тут же побежала бы к хозяину. Прихватив новоявленных спасителей. Но образ плеча, острого, измазанного в грязи, все еще больно обжигал.

– И как мы только стали… такими? – спросила она в пустоту. – Не только мы с тобой. Все люди. Равнодушные, циничные, полые внутри… Как так вышло?

– Если верить твоему папаше, во всем виноваты отравленный туман и старина Гус. – Рэм затянулся в последний раз и затушил сигарету об стену. – Вот пойдем и посмотрим, правда ли это. – И зашагал к больнице.

– Хорошо было бы обвинить во всем высшую злую силу, – проговорила Уля, направляясь следом. – А если нет… Ну, значит, мы сами во всем виновны… и заслужили гнить за стеной.