Том 3. Письма и дневники - Иван Васильевич Киреевский

запрос, который едва ли не ниже всякого другого.

92. А. П. Елагиной

6 июня 1853 года

Киреевская Слободка

<…> Третьего дня, милая маменька, проезжал здесь посланный от Бунина[1072] в город и привез весть, что все наши бунинские совершенно здоровы и что маленький путешественник[1073] тоже доехал туда как нельзя лучше. С 1-го июня у нас пришло настоящее лето, и это будет ему особенно полезно. Жалко думать, что в эти прекрасные жаркие дни вы в городе. Пуще всего дай вам Бог силы не грустить и уповать на Его заботливость обо всех нас. Вы писали, что хотите переводить Вине, и это было бы великолепно, авось либо многое можно будет и напечатать. А в наше время его интересное слово было бы очень кстати. Вместе с Софийским колоколом авось либо зазвучит и русское слово, прильнувшее к гортани. Эта надежда очень утешительна. Вчера Т. был так мил, что нарочно приехал сообщить добрые вести, только что полученные, впрочем, вы их, без сомнения, знаете гораздо подробнее. А надо признаться, что мы все до того отвыкли радоваться, что даже страшно. В этом, конечно, есть наша вина, потому, что как бы ни было велико торжество зла и горя, а все же не одно оно в Божием мире. Между тем отвычка от радости может сделать душу человеческую и не способною к радости, как всякая сила может заглохнуть от бездействия. Эта мысль особенно поразила меня в Светлое Воскресенье, когда пели: «Се день, его же сотвори Господь[1074]», — а церковь все-таки полна была будничными физиономиями. Дай-то Бог, чтобы магический звук Софийского колокола снял эту кору с нашего сердца.

93. А. П. Елагиной

1 августа 1853 года

Киреевская Слободка

<…> Очень мне вас жалко, милая маменька. Я было все надеялся, что с приездом Жуковских[1075] хлопоты ваши уймутся, а вышло наоборот. Соображая все, как дело оказывается, я даже, признаюсь, не понимаю, какими средствами можно обрусить маленьких Жуковских. С характером и привычками Елизаветы[1076] едва ли можно ожидать, чтобы она захотела или бы имела силу сама обрусеть или хотя бы научиться по-русски, как Стаховичева[1077], а покуда дети будут неразлучно находиться с матерью, которая по-русски не понимает и уж по этому одному непременно образует около себя отдельную совершенно иностранную атмосферу, никак нельзя сообразить, каким образом дети будут сживаться с Русью и не будут постоянно чувствовать своего дома островом среди чужой стороны. Если же вдобавок он наймет себе квартиру на Полянке (!!), т. е. в 6 верстах от вас, то я не понимаю, как вам можно даже и видеться часто, потому что это вам будет уж совсем не по силам, и тогда она останется при своем и без вашего общества. Если же так будет, то я опять-таки не понимаю, зачем же вы будете мучиться и тосковать в Москве, когда она будет в 6 верстах, стало быть, совсем не вместе, и не будет на вас опираться. С нетерпеньем жду, что из этого выйдет, когда она наймет квартиру. А покуда мне вас невыразимо жалко. Дай-то Бог, чтобы все это устроилось к вашему утешению, а не к мучению.

94. Н. А. Елагину

13 декабря 1854 года

Киреевская Слободка

<…> Посылаю тебе вдруг 3 спасибо: по-первых, за то, что ты ведешь со мной корреспонденцию, во-вторых, за то, что отыскал мне драгоценные для меня письма, и в-третьих, наконец, за то, что помнишь мои книжные замыслы, которые меня очень занимают, и пишешь ко мне об византийцах. То-то и беда, как говорит русская пословица, что бодливой корове Бог рог не дает! Так вот, кажется, и сделал бы и то, и се, и третье, и четвертое, а Мамон[1078] (не Мамонов[1079]) говорит: прр!! Без меня нельзя! Поэтому и надобно соображаться, чтобы при всех предприятиях и успехах было и ему оказано мое почтение. Вот почему и византийцы, как они ни привлекательны, должны быть покуда причислены к зеленому винограду. Это предприятие, сопряженное с многоденежием безвозвратным и, следовательно, доступное только богатым отцам отечества, вроде Румянцева[1080]. Будут ли таковые, весьма сомнительно, а что до меня касается, то, разумеется и у меня, при моих верных спекуляциях, будут миллионы, но то беда, что немножко поздно пустился в дорогу и что путевые вьюги слишком быстро заносят мне шапку снегом. Судьба любит и подшутить над людьми: покуда есть зубы, кормит размазнею, а когда уже нет зубов, являются самые великолепные орехи и всякая всячина. Однако ж я все-таки не унываю и буду продолжать барахтаться всеми силами, как бы ни было коротко мое поприще. Потребность в обдуманном издании книг до такой степени вопиюща, что я непременно пускаюсь на эту дорогу во что бы то ни стало. Но только ломать зубы об византийцев теперь было бы безрассудно: кроме того, что это стоило бы, необходимость в них в эту минуту вовсе не так велика, как в других, без которых мы ходим как в тумане. Плана полной исторической библиотеки я не оставлю, потому что он все-таки ж кажется мне возможным. Но этот план не сам исполнять буду, потому что он мне не по силам. А я себе выгородил круг книг, с которыми надеюсь и сам сладить и которые удовлетворят, по крайней мере, самой насущной современной потребности. А именно: краткие истории всех народов с их статистиками и полная учебная литература славянских народов; но для понятия второй необходимо нужны прежде первые. Это теперь моя любимая мысль, о которой я говорил тебе в Бунине, а ты мне помоги приступить к ее исполнению, т. е. уговори Петра Ивановича[1081] взяться за необходимого для меня Кольрауша[1082], который лежит у тебя на столе. Этим ты меня очень одолжишь. Но только говори так, чтобы он без церемоний сказал, какие условия были бы ему не стеснительны, занявшись эти трудом исключительно. А с моей стороны были бы следующие условия: чтобы рукопись перевода, набело переписанная, принадлежала мне в полную собственность, покуда я двигаюсь на свете; чтобы от меня зависела орфография собственных имен, поправка технических выражений, как, например, Landsknecht[1083], и прочее, исключение таких мест, против которых заартачилась бы цензура, и, наконец, чтобы мне платить условную сумму по третям, по окончании каждой трети книги, и чем скорее переведет,