Влияние морской силы на историю. C предисловием Николая Старикова - Альфред Тайер Мэхан

Сюффрен, напротив, был в это время нестерпимо раздражен дурным поведением своих капитанов. Сийяр был отослан домой, но кроме него еще два капитана, люди с влиятельными связями (и один из них был родственником самого Сюффрена), были отрешены от командования. Как бы это ни было необходимо, немногие, кроме Сюффрена, проявили бы решимость поступить так; ибо он был тогда лишь капитаном первого ранга, а даже и адмиралам не было позволено такое обращение с подчиненными офицерами. «Вы может быть будете сердиться, монсеньор, – писал он, – что я не прибегнул к строгости раньше, но я прошу вас помнить, что устав не дает этой власти даже офицеру в генеральских чинах, в каковых я не состою».

Именно после сражения б июля превосходство энергии и военных способностей Сюффрена начало особенно заметно влиять на исход борьбы между ним и Юзом. Борьба была суровая, но военные качества начали брать верх, как это, конечно, и должно было быть. Потери обеих эскадр в людях, понесенные в последнем сражении, относились между собой, как один к трем, в пользу англичан: с другой стороны, последние, видимо, больше пострадали в парусах и в рангоутах, т. е. в движущей силе. Оба флота стали на якорь вечером – англичане близ Негапатама, французы под ветром близ Куддалора. 18 июля Сюффрен был опять готов к выходу в море, тогда как Юз в этот день только решился идти в Мадрас для окончания ремонта. Сюффрен был еще затем задержан политической необходимостью официального визита к Гайдер-Али, после которого он отплыл в Батакало, прибыв туда 9 августа для ожидания подкреплений и припасов из Франции. 21-го последние прибыли, и два дня спустя он отплыл, теперь с четырнадцатью линейными кораблями, в Тринкомале, став на якорь близ города 25-го числа. На следующий день были высажены войска, установлены батареи и поведена энергичная атака. 30 и 31-го два форта, составлявшие оборонительную силу крепости, сдались, и этот важнейший порт перешел в руки французов. Убежденный, что Юз должен был скоро появиться там, Сюффрен с готовностью согласился на соблюдение по отношению к побежденным всех военных почестей, потребованных губернатором, и удовольствовался достигнутым существенным результатом. Через два дня, вечером 2 сентября, французские разведывательные фрегаты известили, что показался английский флот.

В течение шести недель, которые Сюффрен использовал так деятельно и эффективно, английский адмирал оставался спокойно на якоре, занимаясь ремонтом и погрузкой запасов. Нет ни одного точного известия, которое позволило бы решить, насколько эта задержка была неизбежна, но, имея в виду хорошо известное искусство английских моряков того времени, едва ли можно сомневаться, что, обладай Юз неутомимой энергией своего великого соперника, он смог бы выиграть те несколько дней, которые решили судьбу Тринкомале, и спас бы последний, дав противнику сражение. В самом деле, такое мнение подсказывается донесениями самого Юза, которые указывают, что 12 августа корабли были почти готовы к выходу в море; тем не менее, хотя и ожидая нападения на Тринкомале, он не отплыл до 20-го числа. Потеря этой гавани понудила его покинуть восточное побережье, которое сделалось небезопасным при приближении северо-восточного муссона, и дала важное стратегическое преимущество Сюффрену, не говоря уже о политическом влиянии этого факта на туземных правителей Индии.

Чтобы вполне оценить этот контраст между двумя адмиралами, необходимо также уяснить себе, насколько различны были их положения по отношению к материалам для ремонта кораблей. После сражения 6-го числа Юз нашел в Мадрасе запасный рангоут, трос, боеприпасы, провиант и вообще весь необходимый материал. Сюффрен в Куддалоре не нашел ничего. Для приведения эскадры в хорошее боевое состояние ему нужны были девятнадцать новых стеньг, нижние мачты, реи, такелаж, паруса и т. д. Чтобы вообще выйти в море, ему пришлось снять мачты с фрегатов и меньших судов и передать их на линейные корабли, тогда как для снаряжения фрегатов пришлось совершенно раздеть английские призы. В Малакский пролив были посланы корабли, чтобы раздобыть строевой лес и недостававший материал для рангоута. На берегу было разобрано несколько домов, чтобы получить доски, необходимые для починки корпусов. Затруднения эти еще увеличивались характером якорной стоянки, представлявшей открытый и часто бурный рейд, недалеко от которого находился английский флот. Но работа велась на глазах главнокомандующего, который, подобно лорду Гоу в Нью-Йорке, вдохновлял рабочих своим постоянным присутствием среди них. «Несмотря на свою необычайную тучность, Сюффрен обнаруживал горячий пыл юности, он был везде, где происходила работа, и давал ей такой могучий импульс, что самый тяжелый труд выполнялся с невероятной быстротой. Все-таки офицеры указывали ему на дурное состояние флота и на необходимость порта для линейных кораблей. Но он возражал на это, что до тех пор, пока Тринкомале не будет взят, открытые рейды Коромандельского берега будут заменять флоту порт»[183]. В самом деле, только его деятельность у Коромандельского берега сделала возможным взятие Тринкомале. Оружие, которым сражался Сюффрен, было ветхо, но результаты, завоеванные его настойчивостью и изобретательностью в изыскании средств, принадлежат к числу неумирающих уроков истории.

В то время как свойства двух вождей сказывались на ходе борьбы в Индии, другие, не менее долговечные уроки заносились на страницы истории их правительствами, в значительной мере восстановляя равновесие между ними. В то время как английское министерство, получив известие о сражении при Порто-Прайя, снарядило в ноябре месяце 1781 г. большую экспедицию, конвоировавшуюся сильной эскадрой из шести линейных кораблей, под командой деятельного офицера, для подкрепления флота Юза, французы посылали представителю своего флота в Индии сравнительно скудную помощь в виде маленьких отдельных отрядов, рассчитывая, видимо, обеспечить их безопасность скорее тайной, чем силой. Таким образом, Сюффрен, борясь с бесчисленными трудностями, с горестью узнавал, что то тот, то другой из небольших отрядов, посланных к нему на выручку, перехватывался неприятелем или принуждался последним к возвращению во Францию, не успев выйти из европейских вод. Действительно, к северу от Гибралтарского пролива тогда было мало безопасности для небольших отрядов. Вышло поэтому, что преимущества, завоеванные деятельностью Сюффрена, были в конце концов принесены в жертву бездеятельности его правительства. До падения Тринкомале французы были сильнее на море, но в течение последовавших затем шести месяцев чаша весов была перетянута на сторону их противников прибытием английских подкреплений под начальством сэра Ричарда Бикертона (Richard Bickerton).

С обычной своей быстротой французский коммодор приготовился к новым сражениям, как только Тринкомале сдался. Орудия и люди, бывшие на берегу, снова заняли свои места на кораблях, а в порту был оставлен гарнизон, достаточно сильный для того, чтобы освободить французский флот от заботы о нем. Этот великий моряк, который, если учесть средства, бывшие в его распоряжении, сделал не меньше, чем любой другой флотоводец в истории, и так знаменательно продемонстрировал сферу применения и влияния морской силы, не имел намерения стеснять движения своего флота или рисковать своим важным завоеванием, возложив на свои корабли ненужное бремя защиты порта. Когда Юз появился у последнего, английский флот уже был не в силах одним ударом захватить этот обеспеченный теперь надлежащим гарнизоном пост. Без сомнения, такой результат был бы достигнут уничтожением французской морской силы или изгнанием ее из этих вод, но Сюффрен имел достаточные основания думать, что какая бы неудача ни постигла его в тот или иной день, в конечном счете он сумеет не только отстоять свои позиции.