Григорий Потемкин - Ольга Игоревна Елисеева

Потемкин, по свидетельству многих современников, держался мягко и уважительно с людьми простыми, незначительными. С теми, кто действительно не смог бы ему ответить, если бы князь вздумал чваниться. А. И. Рибопьер писал: «Потемкин был очень приятен в обращении, крайне снисходителен и добр к подчиненным. Он любил моего отца, который был его адъютантом и, вызвав меня однажды к себе, принял с отменной добротой…Мне было тогда восемь лет, и я очень испугался, когда он вдруг поднял меня могучими своими руками. Он был огромного роста. Как теперь его вижу, одетого в широкий шлафрок, с голой грудью, поросшей волосами»[1005].

Сын другого служащего Потемкина, Федор Вигель, подтверждал мнение Рибопьера о Потемкине: «Бранных, ругательных слов, кои многие начальники себе позволяли, от него никто не слышал. В нем совсем не было того, что привыкли называть спесью. Но в простоте его обхождения было нечто особенно обидное, взор его, все телодвижения, казалось, говорили присутствующим: „Вы не стоите моего гнева“. Его невзыскательность, снисходительность весьма очевидно происходили от неистребимого его презрения к людям, а чем можно более оскорбить самолюбие»[1006].

Потемкин подчас вовсе не прибегал к словам, чтобы выразить свое неудовольствие. Он предпочитал наказать досадившего ему человека, поставив последнего в неловкую ситуацию. Так, было замечено, что во время карточной игры князь почти всегда пребывал в задумчивости и не обращал внимания на выигрыш или проигрыш. Играл он обычно не на деньги, а на драгоценные камни. Раз ему случилось выиграть крупную сумму, но партнер постарался незаметно подсунуть самоцветы меньшей цены. Потемкин ничего не сказал, а на другой день пригласил обманщика на прогулку в колясках. При этом велел кучеру «коляску подделать так, чтобы оная на возвратном пути на половине дороги с передка сорвалась и упала». Так и произошло. «Когда надлежало проезжать весьма грязную лужу, крикнул князь кучеру: пошел! Сей поскакал и дернул коляску с таким усилием, что коляска, сорвавшись с передка, села посреди лужи». Кавалькада всадников и повозки других гостей уехали далеко вперед. Злополучный седок остался один в степи, вскоре пошел дождь. По колено в грязи он был вынужден около часа брести пешком домой. «Князь, сидевший у окна, встретил его с громким смехом, и по наказании сем за обман обходился с ним по-прежнему с дружеством и ласкою»[1007].

Следует отметить, что раздосадовада Потемкинд вовсе не потеря денег, а ложь. По словам Л. И. Сичкарева, «нередко случалось, что князь нарочно проигрывал некоторым из своих гостей знатные суммы для того, что он, знав их бедное состояние, не хотел их оными явно дарить».

Служить при светлейшем было непросто. Из-за напряженной работы его канцелярии трудно приходилось и секретарям, и курьерам, и адъютантам, которых то и дело посылали с поручениями. Иной раз князь не спал ночью и требовал к себе то бумаги и перьев, то позвать Попова, то, наконец, подать кофе… Он прекрасно понимал, что находиться возле него — иной раз сущая каторга. Рассказывали случай, когда какой-то молодой адъютант из особого тщеславия выкупил у своих товарищей их часы дежурства и оставался на посту при князе несколько суток подряд. Обратив внимание, что дежурный не меняется, Потемкин спросил у совершенно зеленого от усталости парня: «За какую провинность тебя, голубчик, назначили вне очереди?» Тот не без гордости отвечал, что вызвался сам. Григорий Александрович только похмыкал, а на следующий день велел отчислить юношу из своего штата, поскольку не любил подхалимов.

Другой раз князь проснулся ночью, ему пришла на ум какая-то мысль, он стал звонить в колокольчик, чтобы подали письменный прибор. Никто не появился. Потемкин вновь позвонил, громче и настойчивее. Опять молчание. Тогда Григорий Александрович спустил ноги с кровати, накинул халат и, взяв свечу, вышел из спальни. Перед дверью в кресле спал намаявшийся за день адъютант. Чтобы не будить его, светлейший снял туфли и на цыпочках прошел мимо в кабинет, затеплил огонь и работал до утра. После таких историй слабо верится в знаменитую «хандру и недеятельность» князя.

Лень, как и высокомерие, зачастую бывала показной. Она требовалась князю для того, дабы его на какое-то время оставили в покое. «О нем сложилось мнение, — писал Ф. А. Бюлер, сын и племянник двух дипломатов, служивших у Потемкина, Карла и Андрея Бюлеров, — что он предавался лени по целым дням, лежа на диване в тулупе, крытом парчой, и имея под ним одну рубаху, а на ногах ничего, кроме туфлей. Но приближенные его не раз замечали, что последствиями продолжительного уединения и раздумья являлись прекрасные распоряжения»[1008].

Многие мемуаристы отмечали нелюбовь Потемкина к большому обществу, его стремление даже в гостях остаться с несколькими избранными. Порой Григорий Александрович погружался в такую глубокую задумчивость, что ничего не видел вокруг себя. Передавали случай, когда он, размышляя о чем-то, вышел из театра и пешком пошел к Зимнему — без адъютантов, без сопровождения, в роскошном придворном костюме с бриллиантовыми звездами. Вокруг собралась толпа, дивившаяся на первого вельможу империи, запросто разгуливавшего по улице. Провожаемый зеваками, Потемкин дошел до дворца, так и не обратив внимания на скопление народа…

За пиршественным столом или за игрой в карты подле него всегда лежали бумага и карандаш. Иногда он наскоро записывал что-то, пришедшее на ум. «Попов, которому небезызвестно было сие Потемкина обыкновение, нередко входил и становился у него за стулом и, как скоро усматривал бумагу отодвинутою, брал оную, ни слова не говоря, и производил в исполнение»[1009].

Таким образом, князь постоянно работал. Близко наблюдавший его в 1788 году французский волонтер Роже де Дама писал об уникальных способностях командующего: «Глубоко мысля, он не затруднялся в средствах развивать задуманное, работал с легкостью… одновременно бывал занят различными предметами и отдавал самые разнообразные приказания… И между тем никогда его мысли не перепутывались, и он не приводил в замешательство тех, кому их излагал. Течение его мыслей, казавшееся нелогичным, на самом деле было правильно и строго держалось намеченного пути»[1010].

Однажды Сегюр попал в щекотливую ситуацию. Он взялся помочь французскому купцу Антуану, впоследствии барону Сен-Жозефу, обосновавшемуся в Херсоне. Торговец отправил послу «толстую тетрадь, полную расчетов и цифр», в которой «жаловался на местное начальство, всячески мешавшее ему, и предлагал меры» по развитию торговли на Юге России. Потемкин принял Сегюра и попросил прочесть труд господина Антуана вслух. «Но каково было мое удивление, — с возмущением писал граф, — когда я заметил, что пока я читал эту записку, без сомнения достойную внимания, к князю входили один за другим священник, портной, секретарь, модистка и что всем им он давал приказания. Когда я хотел остановиться, он настоятельно просил меня продолжать. Эта странная невежливость меня бесила, и я спешил дочитать скорее. Когда я кончил и он хотел взять у меня тетрадь, я удержал ее и сказал ему довольно сухо, что не привык к такому невниманию и беспечности… Не прошло и трех недель, как я получил от г. Антуана письмо, где он меня благодарил за скорое исполнение его поручения. Он писал мне, что Потемкин ответил ему обстоятельно на все пункты его донесения и сделал все нужные распоряжения, чтобы облегчить его и упрочить успех его предприятия. Я тотчас же поспешил к князю. Только что я вошел, как он встретил меня с распростертыми объятьями и сказал: „Ну что, батюшка, разве я вас не выслушал, разве я вас не понял? Поверите ли вы, наконец, что я могу вдруг делать несколько дел, и перестанете ли дуться на меня?“ Я поцеловал и благодарил его, крайне удивляясь живости его способностей»[1011].