Королевский лес. Роман об Англии - Эдвард Резерфорд

Но Томас исчез.

Он не сумел совладать с собой. Он следовал по улице за толпой, которая, как он предположил, наверняка направлялась к месту казни. Сейчас, находясь еще в городе, мог ли он упустить возможность в последний раз увидеть любимого, обожаемого отца?

Добравшись до места, Томас не смог подойти близко, потому что народу собралось несметное количество, а кроме того, даже если бы ему удалось протолкнуться вперед, к самому подножию плахи, он не посмел бы это сделать и показать отцу, что нарушил его приказ.

Но Томас нашел телегу, на которую забрался, и встал там вместе с десятком подмастерьев и других оборванцев. Оттуда все было отлично видно.

Посреди площади находился помост. На нем уже установили колоду, охраняемую солдатами.

Томас прождал четверть часа, прежде чем прибыли участники казни. Впереди ехали всадники, за ними – повозка, охраняемая стражниками с мушкетами и пиками. В повозке, одетый в чистую белую рубашку и с перевязанными сзади каштановыми волосами, стоял его отец.

Первым поднялся на помост шериф, за ним – еще двое, потом палач в черной маске, который держал отливавший серебром топор. Следом взошел отец.

Времени зря не теряли. Шериф громогласно прочел смертный приговор за измену. Отца и палача направили к плахе. Отец что-то сказал шерифу, тот кивнул, и палач остался стоять сзади, тогда как отец извлек листок бумаги и заглянул в него. Затем, невозмутимо оглядев толпу, полковник Пенраддок заговорил.

– Джентльмены! – прозвенел его голос. – Во все времена было принято, чтобы любое лицо, обреченное на смерть, дало миру некоторое удовлетворение насчет своей виновности в преступлении, в коем его обвиняют. То, за которое умираю я, – преданность, в нынешнем веке именуемая государственной изменой. Я не могу отрицать…

Речь была понятной, но длинной. Толпа вела себя тихо, но Томас все равно не расслышал и не понял всего. Однако общий смысл уловил. Отец высказывал замечания по поводу того, как с ним обращались. Ему было также важно очистить других, особенно близких к «Запечатанному узлу», от всяких подозрений в пособничестве. Все это он сделал просто и хорошо. И только покончив с этим, он выразил надежду, что Англия когда-нибудь возродится под началом законного короля, а затем вручил свою душу Богу.

Один из помощников шерифа шагнул вперед, заправил отцовские волосы под шапку, которую надел на него, взглянул на палача, и тот кивнул.

Тогда они подошли к колоде. Отец опустился на колени и поцеловал ее, затем повернулся к палачу и что-то сказал. Палач поднес ему обух топора, и отец тоже его поцеловал. Толпа хранила гробовое молчание. Полковник Пенраддок произнес что-то еще, чего Томас не мог расслышать, и вновь повернулся к колоде. Тишина. Отец собирался положить на колоду голову.

Это был последний момент. Томасу захотелось крикнуть. Зачем он ждал так долго, пока все не умолкли? Он хотел закричать, и не важно, что таким образом ослушается отца. Мальчику хотелось, чтобы отец знал: он с ним даже в последнюю секунду. То был бы крик любви. Слишком поздно? Возможно ли промолчать? Томас испытал ужасное чувство разлуки, прилив любви. «Отец! – хотелось ему заорать. – Отец!» Разве не сможет? Он сделал вдох.

Голова отца легла на колоду. Томас открыл рот. Ничего. Топор опустился.

– Отец!

Томас увидел красную струю, а затем отцовская голова с глухим стуком упала на землю.

1664 год

Годы, последовавшие за мятежом Пенраддока, не принесли Алисе Лайл душевного мира. При взгляде поверхностном могло показаться, что у нее есть все. Муж возносился к очередным карьерным высотам. Они приобрели прекрасный дом в живописном лондонском пригороде Челси на берегу реки. Они и их дети были близки с Кромвелем и его семьей, посещали богослужения с теми же пуританами. Семья Кромвеля даже заняла поместье возле Винчестера, невдалеке от хороших земель, которыми обзавелся в той части графства Джон Лайл. Лайлы были богаты. В новую палату пэров Кромвель ввел и Джона Лайла, так что теперь адвокат звался лордом Лайлом, а Алиса стала леди.

Протектор был всемогущим. Его армия сокрушила Шотландию и Ирландию. В открытых морях все больше господствовала английская торговля. Английская республика никогда еще не была так сильна. Однако, несмотря на все это, Алисе было не по себе, и выдавались дни, когда она испытывала те же дурные предчувствия, что в ту серую зиму, когда муж отправился в Лондон казнить короля.

Потому что на самом деле Английская республика была несостоятельна. Алиса видела это зачастую яснее, чем муж. Всякий раз, когда парламенту и армии или каким-то фракциям не удавалось договориться и муж приходил домой с очередным проектом конституции, который он и его друзья разработали, и заявлял, что на этот раз они все решат, Алиса только молча кивала и не комментировала. А через несколько месяцев наступал новый кризис и избирали новую форму правления. Месяцы после мятежа Пенраддока были худшими. Желая сокрушить всякую мысль о дальнейшем противодействии, Кромвель разделил страну на двенадцать губернаторств, назначил в каждое генерал-майора и установил законы военного времени. Это не привело ни к чему, кроме того, что вся Англия возненавидела армию, и по прошествии времени даже Кромвелю пришлось отступить. Но основная проблема оставалась прежней. Диктатура или республика, военное или гражданское правительство, власть помещиков или власть простых людей – ни один из этих вопросов не получил ответа, никто не был доволен. И пока Кромвель пробовал то одно, то другое, Алиса гадала: если устранить Оливера Кромвеля, то что останется? Этого не знал никто, даже ее многомудрый муж.

Ее волновало и кое-что еще.

– Все, что мы сделали, Джон, – говорила она Лайлу, – было бы лучше не делать вовсе, если это не привело к установлению справедливой и богоугодной власти.

– Мы этим и заняты, Алиса, – раздраженно отвечал он. – Мы устанавливаем богоугодную власть.

Но так ли это? О да, парламент издал ряд грозных законов. Каралась смертью даже супружеская измена. Вот только жюри вполне оправданно отказывалось выносить обвинительные приговоры из-за столь чудовищного наказания. Нецензурная брань, танцы, все виды увеселений, оскорбляющие пуритан, были объявлены вне закона. Генерал-майоры ухитрились даже закрыть половину постоялых дворов, куда народ ходил выпить. Но это не имело никакого значения, поскольку в центре всего находился Оливер Кромвель, который, когда его сторонники подбросили ему эту мысль, вполне откровенно соблазнился идеей принять королевский титул и явно прочил в наследники-протекторы своего сына – милого, но слабого юношу. Посетив Уайтхолл, Алиса была шокирована, увидев ставшие знатными при новом режиме семейства разодетыми в шелка, парчу и атлас по образу и подобию старой роялистской аристократии, которую они заменили. Ей показалось, что и вообще мало что изменилось, хотя она была слишком умна, чтобы произнести это вслух.

И так получилось, что с годами Алиса, на вид исправно поддерживая любимого мужа в его бурной общественной жизни, в душе замыкалась. Она обнаружила, что ее все меньше волнует, к какой партии принадлежат люди, и все больше – что они собой представляют. Когда спустя месяцы после казни мужа несчастную миссис Пенраддок все же лишили всего имущества и та обратилась к Кромвелю за пощадой, Алиса энергично выступила на ее стороне и обрадовалась, когда часть имений пожаловали обратно, так что миссис Пенраддок могла прокормить детей.