Момент - Дуглас Кеннеди

Павел. Интеллектуал, и знает об этом. В остальном — в лучшем случае зануда. Каждый день он пытается втянуть меня в разговор. Но у него всегда доминирует секс. Он нагло таращится на меня, раздевая взглядом, при этом пытаясь выудить подробности моей жизни. Я отказываюсь откровенничать с ним. Так же, как и со всеми остальными. На днях я ходила на ланч с одним из наших авторов, Моникой Ходж. Американская писательница, лет за сорок, она живет здесь, пишет и два раза в месяц ведет книжное обозрение. Я перевожу все ее материалы. Как-то утром мы встретились, чтобы обсудить некоторые вопросы по ее очерку о творчестве Филипа К. Дика. У меня возникли трудности с переводом на немецкий научно-фантастических терминов, которые она использовала. Мы просидели за работой два часа, потом она предложила пообедать в соседнем кафе. Я узнала все о ее детстве на Манхэттене, о родителях, которые ее не любили, о двух неудачных замужествах — один из ее мужей оказался геем. Она рассказала, как приехала в Берлин после разрыва последних серьезных отношений. И до сих пор не может встретить достойного мужчину. Она жаловалась, что в таком возрасте ее уже никто не примет на работу, поэтому прилепилась к «Радио „Свобода“», хотя ему далеко до Би-би-си. А еще она предупредила меня насчет Павла, сказав, чтобы я никогда не соглашалась выпить с ним… «потому что однажды я совершила эту ошибку и на следующее утро проснулась рядом с Павлом, так этот мерзавец сказал, что вообще-то не привык спать с такими старухами, но в этот раз решил сжалиться надо мной».

Я действительно очень многое узнала во время ланча с Моникой — и, к счастью, она так мало расспрашивала обо мне, что даже не приходилось выкручиваться и краснеть. Но после этого я решила, что, если она еще раз предложит пообедать или выпить, я все-таки откажусь под каким-нибудь предлогом. Это мое правило поведения со всеми, кто здесь работает. Я буду исполнительной и готовой прийти на помощь. Буду приветливой, пунктуальной и профессиональной. Но никого не подпущу к себе. Ни с кем не буду говорить о своей жизни, об обстоятельствах, которые привели меня в Западный Берлин, и уж тем более о страшном горе, которое неотступно следует за мной. Я не стану заводить дружбу и проводить с кем-то досуг, потому что нельзя дружить и общаться, оставаясь закрытой.

Я не хочу, чтобы кто-то проявлял ко мне интерес.

* * *

Около моего дома есть детская площадка. Я обнаружила это на днях, когда возвращалась другой дорогой. Был ясный, не по-зимнему теплый день, на площадке было много мамочек моего возраста с детьми. Увидев эту картину, я отвернулась и побежала прочь, слезы заливали мое лицо, в горле застрял крик. Дома у меня началась настоящая истерика, я очень долго плакала.

Эта боль никогда не уйдет. Как бы я ни пыталась примириться с ней, она не оставляет меня в покое. Я не могу скорбеть, как об умершем, потому что мой сын… он ведь живой… и он совсем рядом, всего в десяти минутах ходьбы… если бы только на пути не стояла Стена.

* * *

Я работаю. Я прихожу домой. Что-то готовлю. Пью пиво. Курю. Слушаю магнитофонные записи. Читаю. Плохо сплю. Иду на работу. И так изо дня в день. Я нашла книжный «секонд-хенд» возле станции метро «Хайнрих-Хайнештрассе», и там очень хороший отдел англоязычной литературы. Я задалась целью прочитать книги всех американских авторов, обсуждаемых в наших радиопрограммах. Синклер Льюис. Теодор Драйзер. Джон Дос Пассос. Джеймс Джонс. Джей Д. Сэлинджер. Джон Апдайк. Курт Воннегут. Писатели, о существовании которых я даже не подозревала, но все они — герои книжного обозрения, которое два раза в месяц делает Моника. Я решила, что знакомство с американской литературой станет моим университетским курсом, и отнеслась к этому со всей серьезностью. К тому же чтение было хорошей отдушиной. Замечательный герр Бауэр, хозяин книжного магазина, подбирает по моему списку романы или сборники рассказов — все в оригинале.

— Вы либо влюбились в американца, либо собираетесь перебраться в Америку, — сказал он мне однажды.

— Если бы…

Эти книги помогли мне не сойти с ума в первые недели жизни в Кройцберге. Иногда я выходила по вечерам — в кино или просто сидела одна в баре, где играл джаз, потягивала водку и отбивалась от мужчин, пытавшихся завязать со мной разговор. Но чаще после работы я оставалась дома, слушала музыку и читала, постоянно задаваясь вопросом, когда же объявится он. Потому что тогда все должно измениться.

Это случилось на четвертой неделе моей работы на радио. Я шла из офиса к станции метро, когда со мной столкнулся какой-то толстяк в зеленой парке с отороченным мехом капюшоном. Я даже не успела заметить, как он сунул мне в руку карточку, после чего двинулся дальше. Я тотчас убрала карточку в карман и прочитала только дома:

«Встретимся завтра, в шесть вечера, отель „Клаусманн“, номер 12. Лондонерштрассе».

Я долго смотрела на карточку, прекрасно зная, что будет, если я не приду.

У меня не было выбора. Я должна была встретиться с этим человеком. И выполнить все, что он попросит.

* * *

Лондонерштрассе. Богом забытое местечко в районе аэропорта Тегель. Жуткие обшарпанные дома. Грязные улицы, где мусор, казалось, не убирают неделями. Какие-то забегаловки фастфуда. Граффити. Тусклые редкие фонари. Общее запустение. Снеге дождем. И спящий портье за стойкой в отеле «Клаусманн». У него было рябое лицо, он храпел, и в его сиплом дыхании угадывались проблемы с легкими. Стены лобби окрашены в унылый коричневый цвет, на полу лежит заляпанный грязный ковер. Отель был дешевый. Очень дешевый.

Я прошла мимо спящего портье, поднялась по лестнице и оказалась в узком, плохо освещенном коридоре. Номер 12 был в самом конце. Я осторожно постучала в дверь, все еще слабо надеясь на то, что не дождусь ответа. Но из-за двери донесся густой голос:

— Ja?

— Это Дуссманн, — сказала я.

Дверь открылась. Передо мной был он — толстяк, налетевший вчера на меня у станции метро. Маленького роста, с внушительным пивным животом и небритыми щеками. Он находился в каком-то неопределенном среднем возрасте — седеющие волосы и желтые зубы намекали на то, что ему за пятьдесят. Когда я вошла, во рту у него была сигарета. Одет он был более чем неформально — в грязной белой футболке, обтягивающей живот, и желтоватых пижамных брюках.

— Закрой дверь, — приказал он.

— Если я не вовремя… — вырвалось у меня.

— Закрой дверь, черт возьми, — повторил он. Голос звучал ровно, но угрожающе.

Я захлопнула дверь. Комната была маленькой и такой же убогой, как и сам отель. Провисшая двуспальная кровать, голая лампочка под потолком, ободранные бумажные обои, затхлый запах плесени, табака и мужского пота.

— «Хвоста» за тобой не было? — спросил он.

— Я не заметила.

— Впредь замечай.

— Извините.

— Раздевайся.

— Что?

— Раздевайся.

В голове тотчас пронеслось: беги.