"Никогда против России!" Мой отец Иоахим фон Риббентроп - Рудольф Фон Риббентроп

Не стоит забывать, что немецкие военачальники 1938 года пережили потерю Первой мировой войны. Рейх вступил в Первую мировую войну с лучшей армией в мире и в конечном счете проиграл. И вот теперь некая им и их мышлению не слишком близкая фигура рискует пойти на такую же конфронтацию с инструментом, то есть вермахтом, еще не достигшим, и притом ни с материальной точки зрения, ни с точки зрения подготовки, того уровня, который генералы с их строгими стандартами считают необходимым для того, чтобы проводить такую политику. Старые кайзеровские офицеры еще не позабыли поражения 1918 года. Они с некоторым правом обвиняли внешнюю политику рейха в проигрыше войны. Конечно, при этом немецкие военные намеренно обходили решающую неудачу германского военного командования в битве на Марне в 1914 году. Ее проигрыш уже означал согласно положению вещей поражение в войне. Отныне время работало против «Центральных держав». В этой ситуации замысел и проведение битвы под Верденом как «стратегии истощения» можно назвать следующим серьезным ошибочным решением германского командования в Первой мировой войне. Дело для меня не в том, чтобы обобщить военные проблемы германского ведения войны в 1914–1918 годах, речь здесь идет лишь о том, чтобы показать, насколько опыт Первой мировой войны повлиял на отношение генералитета к внешней политике Гитлера. Согласно известному опыту истории, большинство генералов всегда готовятся к прошедшей войне[419], и в проигрыше войны военные и без того никогда не виноваты.

Я уже упоминал: Гитлер еще в 1925 году изложил в своей книге, что моторизация в современной войне получит первостепенное значение[420]. В ходе перевооружения он добился создания оперативно используемых бронетанковых соединений. Он нашел среди офицеров рейхсвера современно думающих сторонников теории, предлагавшей преодолеть изнурительную позиционную войну Первой мировой войны при помощи больших моторизованных соединений. Но он наткнулся на сопротивление со стороны Фрича и Бека[421], а также части генералитета; во всяком случае, об этом в то время говорилось у нас дома. Об оперативном использовании независимых, а не приданных пехоте, моторизованных и бронированных соединений велись, правда, дискуссии среди профессионалов, имевших скорее репутацию аутсайдеров, однако на реализацию в смысле их создания и, прежде всего, их включения в основы военной стратегии еще не смогли решиться никакие вооруженные силы.

Для европейских государств антибольшевистская мотивация Гитлера, возможно, явилась бы основанием для далеко идущей поддержки политики рейха, если бы была гарантирована безопасность их суверенного существования после защиты от большевистской угрозы. У Гитлера было невозможно вырвать великодушную европейскую хартию в этом смысле, хотя в ходе войны с Россией стало ясно, что для того, чтобы противостоять поддерживаемой англосаксами советской державе, потребовались бы все доступные европейские силы.

Хевель отмечает в дневнике 13 октября 1941 года:

«RAM (рейхсминистр иностранных дел) у Ф. (фюрера)

Первые мысли о европейской демонстрации. (…)».

В записи отца говорится:[422]

«Берлин, 21 марта 1943 года

Тема: Европейская конфедерация.

Я придерживаюсь мнения, что, как я уже предлагал фюреру в предыдущих заметках, как можно скорее, а именно как только нам удастся добиться значительного военного успеха, необходимо провозгласить Европейскую конфедерацию государств в очень конкретной форме. (…)

Для начала принимаются во внимание государства: Германия, Италия, Франция, Дания, Норвегия, Финляндия, Словакия, Венгрия, Румыния, Болгария, Хорватия, Сербия, Греция и Испания (?). К ним, если фюрер вознамерится создать независимые государства в оккупированных нами частях Европы, добавятся также и они. (…)

Создание европейской конфедерации государств имело бы для нас следующие политические преимущества:

1) Наши друзья и союзники перестанут тревожиться о том, что сразу по заключении мира над всеми ними будет поставлен немецкий гауляйтер.

2) Нейтральные государства перестанут бояться того, что Германия аннексирует их в конце войны.

3) Италия перестанет бояться того, что будет приперта к стене могучей Германией.

4) Если фюрер захочет на определенных оккупированных территориях создать еще ряд более или менее независимых государств, которые, однако, останутся полностью в нашей сфере влияния, то это послужило бы сильному успокоению и напряжению сил для нашей войны в этих странах.

(Пункты 5–7 относятся к пропагандистскому воздействию в Англии, США и России.)

8) Как во Франции, так и в других местах на оккупированных территориях это повлияло бы в том направлении, что эти страны, без сомнения, иначе, чем раньше, вносили бы свой вклад в военные усилия в людской и материальной сферах. (…)».

В момент, когда это писалось отцом, ответным ударом по наступающим русским был вновь захвачен Харьков. Я описал боевые действия. «Военный успех», так сказать, в распоряжении имелся. Однако «европейской конфедерации», какой она виделась отцу, у Гитлера добиться было невозможно. Напротив, через год он отреагировал с точностью до наоборот, учредив взамен военного управления гражданскую администрацию для французских северо-западных департаментов и Бельгии, что, естественно, должно было вызвать большие опасения в указанном выше смысле. Лаваль якобы сказал Гитлеру[423]:

«Вы хотите выиграть войну, чтобы построить Европу, но постройте же сначала Европу, чтобы выиграть войну!»

Уже 24 ноября 1941 года в дневнике Хевеля содержится запись: «Фюрер недоволен речью RAM (рейхсминистра иностранных дел)». Подразумевалось выступление перед главами европейских государств по поводу продления Антикоминтерновского пакта. Германский министр иностранных дел больше не имел никакого влияния. К сожалению, он только что оказался прав со своими опасениями в отношении нападения на Советский Союз!

Едва ли можно было ожидать от европейских народов, что они с доверием вложат свою судьбу в руки рейха и его «фюрера», в то время как даже в самом рейхе конституционные права были ограничены или даже отменены. Депортация евреев из оккупированных стран жестко и наглядно показала европейским народам опасность последующей тирании Берлина. Правда, следует отметить, что также и описанную деятельность высокопоставленных чиновников и офицеров и их пособников оправдать нельзя. Они могли, при определенных условиях с риском для своей жизни, устранить Гитлера! Но и Гитлера деятельность заговорщиков ни в коем случае не оправдывает. Выражаясь современным языком: «менеджер» обязан точно знать инструмент, с которым он делает свою политику или свой бизнес, в особенности его человеческую компоненту. С этим я перехожу к другому чреватому последствиями, даже роковому слабому месту гитлеровского режима: Гитлер не имел вообще никакой правительственной системы или, говоря современным языком, системы управления, кроме, пожалуй, — если это можно назвать «системой — древнеримского принципа «divide et impera» («разделяй и властвуй»), служившего для предотвращения с самого начала любой возможной угрозы его личной власти.