Испытание войной - выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов

Правда, одной из танковых армий 1-го Белорусского фронта ставилась задача обойти Берлин, но ей не хватало оперативного простора. «Постановка танковым армиям задачи по овладению Берлином неизбежно вела к ограничению их маневренности и ударной силы, – справедливо отмечается в официальном труде. – Так, при обходе города с юга 1-й гвардейской танковой армии предстояло маневрировать в непосредственной близости от внутреннего обвода Берлинского оборонительного района, где возможности для этого были очень ограничены, а порой и вовсе исключены» (2, т. 10, с. 317). Это означало, что она также обрекалась на большие потери.

16 апреля началось генеральное наступление. 1-й Белорусский фронт с самого начала столкнулся с упорным сопротивлением противника на Зееловских высотах. Тяжелые потери понесли введенные в бой после полудня обе танковые армии. Поэтому поздно вечером 17 апреля танковые армии 1-го Украинского фронта получили приказ на проведение флангового охватывающего удара по берлинской группировке с юга и юго-запада. К этому времени они завершили прорыв сравнительно слабой обороны по р. Нейсе.

Жуков в мемуарах, сам себе противореча, вернулся к очевидному, признав, что фронтальный удар по Берлину был ошибкой. «Взятие Берлина следовало бы сразу, и в обязательном порядке, поручить двум фронтам: 1-му Белорусскому и 1-му Украинскому… При этом варианте главная группировка 1-го Белорусского фронта могла нанести удар на более узком участке и в обход Берлина с северо-востока и северо-запада. 1-й Украинский фронт нанес бы удар… по Берлину на кратчайшем направлении, охватывая его с юга, юго-запада и запада» (3, с. 643).

Жуков в своей книге приводит и другие возможные варианты маневренного наступления на Берлин, где лейтмотивом является обход с флангов. В этих рассуждениях мы видим Жукова, которому «не ясно» то, что «ясно другим». Однако сделанного не воротишь. Жгучее желание первому ворваться в Берлин подвело его, и на его совесть легли напрасные потери. Впрочем… Показателен следующий приказ, отданный 20 апреля 1945 г. командующему 2-й гвардейской танковой армией С.И. Богданову:

«2-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично Вам поручаю исполнение…не позднее 4 часов утра 21 апреля 1945 г. любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада т. Сталину и объявления в прессе. Жуков, Телегин» (4, с. 232).

Какое уж тут сбережение солдатских жизней, и при чем здесь совесть, если речь идет о рекламе и докладе высокому начальству?

История со взятием Берлина есть также пример превалирования стратегии «ближней цели». Логика ее следующая: раз есть столица враждебного государства, где находятся главные органы управления, то надо быстрее взять город и тем парализовать управление государством. Все так. Но не всегда это правильно. В том конкретном случае, хотя роль Берлина в управлении рейхом была велика, но сильно отличалась от роли Москвы. За пределами Москвы простирались бескрайние просторы Советского Союза, оккупировать которые не было никакой возможности. Взятие же столицы давало ощутимый психологический выигрыш. Гитлеру ничего не оставалось, как штурмовать Москву. Но в апреле 1945 г. можно было обойти берлинский укрепрайон и сосредоточиться на более простом деле – оккупации оставшейся территории Германии и освобождении Чехословакии. Потеря этих территорий делала оборону Берлина бессмысленной. Получалось бы, что у войск оставалась одна задача: продлить жизнь обожаемому фюреру на неделю-другую. Конечно, нашлись бы те, кто отдал бы жизнь за это «великое дело», но также высока вероятность, что другие солдаты предпочли бы продлить жизнь себе. Но «стратегия ближней цели» жестко диктовала очередность задач: сначала Берлин, потом оставшаяся часть Германии!

Фланговый удар 1-го Украинского фронта Конева отвлек на себя часть сил 9-й армии, что способствовало продвижению и 1-го Белорусского фронта Жукова. К 25 апреля советские войска завершили окружение Берлина. Борьба за столицу Германии вступила в завершающую стадию. 2 мая остатки берлинского гарнизона капитулировали.

Потери в канун Победы особенно ощутимы для людей, не очерствевших душой на войне. Сохранилось свидетельство того, как остро переживал их командующий 3-й армией генерал А.В. Горбатов. В частной беседе с А.Т. Твардовским и литературным критиком В.Я. Лакшиным он говорил: «Я держусь того мнения, что с военной точки зрения Берлин не надо было штурмовать. Конечно, были и политические соображения, соперничество с союзниками, да и торопились салютовать. Но город достаточно было взять в кольцо, и он сам сдался бы через неделю-другую… А на штурме, в самый канун победы в уличных боях мы положили не меньше ста тысяч солдат» (5).

Это говорил человек, о котором Жуков отозвался как о генерале, «который на протяжении всей войны превосходно справлялся с ролью командующего армией» (3, с. 504).

Интересный нюанс. Лакшин вспоминает, что Горбатов гордился тем, что его армия взяла пленных больше, чем в других армиях. В этом он видел показатель того, что и потерь у него было меньше. «Умение воевать не в том, чтобы больше убить, а в том, чтобы с наименьшими жертвами выиграть войну», – вывел командарм чеканную формулу. Да, высший смысл войны заключается не только в том, чтобы разгромить врага. Необходимо ответить на вопрос: какой ценой оплачена победа? «Фронтальное мышление», благодаря массированной пропаганде, господствовало в советском общественном сознании. И словосочетание «любой ценой» воспринималось как само собой разумеющееся. Эта формула даже попала в хорошую песню в качестве рефрена: «мы за ценой не постоим». Но, кажется, приходит время цивилизованного общества, умеющего различать в «массах» личности, чтобы проанализировать все эти «цены», очистить их от девальвации, осознать, сколь велика на самом деле цена человеческих жизней, и сделать формулу совестливого командарма руководством к действию для всего командного состава армии.

Солдат – это человек, которому судьбой предопределено своей кровью воплощать в жизнь приказы вышестоящих, зачастую жертвуя своей жизнью. И от того, насколько эти приказы удачны, зависят размеры потерь на поле боя. Так родились понятия «окопной» и «штабной» правды, потому что разумение солдата, как вести дело на войне, далеко не всегда совпадало с мнением о том же предмете штабных работников.

С таким разрывом столкнулся молоденький, скороспелый лейтенант Булат Окуджава, приняв взвод обстрелянных, много старших по возрасту, солдат. В одном из своих рассказов он поведал, как в первой же атаке, картинно встал во весь рост с пистолетом в руке и… был сбит собственными подчиненными. Как затем они продемонстрировали, что такое атака не в книжно-уставном, а в солдатском варианте. Окуджава увидел, что солдаты стараются, как можно меньше бежать во весь рост, а двигаются вперед короткими перебежками, лихорадочно окапываясь на промежуточных рубежах. Он рассказал и о том, как от чувства своего командирского бессилия заплакал после боя в землянке.

Мое личное знакомство с этими двумя правдами произошло в студенческую пору, когда я проходил подготовку на военной кафедре и должен был изучать Уставы Советской Армии. Пораженный вычитанными в них перлами, я долго хранил листочки с выписками из Устава сухопутных войск Советской Армии СССР. Например, с такими рекомендациями: «В случае внезапной встречи с противником, когда невозможно уклониться от боя, разведывательная группа открывает огонь, смело нападает на него (вот она, штабная правда!) и, используя его замешательство, захватывает пленных, после чего продолжает выполнять задачу». И впрямь, сидя в штабе за письменным столом, чего проще «смело напасть на противника» и «взять пленных».