На пороге прошлого - Юлия Цыпленкова

ее были не предупреждением, а всего лишь призывом не делать скоропалительных выводов? Сейчас происходит столько событий, которые требуют не только действий, но и осознания.

Взять того же Шакина. Его объяснения вполне логичны, более того, они подтверждены ягирами и Нихсэтом и Иланом. Последний успел отправить послания шыкемам еще в пору, когда каанчи появился в Айдыгере. Полученные им сведения также подтвердили всё, что сказал наследник Долгих дорог. Да и Танияр ничего не опроверг. То есть он и вправду отправился к нам, чтобы сбежать от отца и его требований снова жениться, когда сын еще не был к этому готов. И не спешил назад, так как обрел душевный покой на землях дайната.

А вот с версией возможной сакральной жертвы, которая станет поводом для нападения на Айдыгер, мы продолжали разбираться. На первый взгляд она оставалась просто версией, потому что люди, бежавшие к нам от угрозы нападения илгизитов, вели тихую жизнь. С нашей помощью они быстро обустроились, познакомились с устоями дайната и всё более становились неприметны на общем фоне, потому что приспособились к предлагаемым условиям.

Даже представители племен перестали вызывать изумление. Поначалу случались даже споры и ругань, когда прибывшие пытались призывать к смуте. Впрочем, они это называли иначе – законами Белого Духа, а дружбу с племенами – позором. Они накидывались на наших соотечественников пагчи или же друзей из других племен, кричали, гнали, нападали с кулаками.

Однако айдыгерцы успели благополучно миновать эту стадию неприятия. Многие не просто привыкли к племенам, а начали заводить с ними дружбу. Черноволосые или обритые наголо головы стали столь же обыденным явлением на курзыме, на улице, в кузне или просто на дороге, как и любой из тагайни, живший по соседству. И потому крикунам оказывали отпор даже не стражи порядка – чавузы, а сами айдыгерцы. Порой даже доходило до того, что чавузам приходилось вмешиваться, чтобы отбить смутьяна.

После того как нарушитель порядка был вырван из когтей толпы, пылавшей в праведном гневе, его доставляли к Нихсэту. Беседа с чен-ердэмом более всего походила на допрос, на котором из крикуна выжимались все соки. Кто такой, с какой целью пришел в Айдыгер, что скрывает, зачем несет раздор на земли дайната, почему не готов следовать законам Белого Духа? И если так ненавидит племена, почему не пошел в любой из таганов?

Признаться, Нихсэт был восхитителен. Он оказался на своем месте, и не было ни минуты, чтобы я пожалела о своем решении приставить его к должности чен-ердэма. И с чавузами он хорошо ладил. Не заискивал, не заигрывал с ними, напротив, был тверд и решителен, а еще внимателен к их потребностям и нуждам, чем и завоевал их уважение так быстро, что я даже была изумлена. Они слушали своего главу и повиновались ему, как когда-то алдару.

В общем, после «беседы» с чен-ердэмом и под суровыми взглядами чавузов буяны утирали пот и выбирали, как им существовать дальше. Кто-то покинул дайнат, а кто остался и учился жить так, как велел когда-то Создатель. И это даже неплохо получалось. Крикуны и смутьяны начинали потихоньку знакомиться с племенами, разговаривали и наконец принимали их.

Впрочем, я отвлеклась. Стоит вернуться к той мысли, которую я так и не досказала. Так вот, на первый взгляд, кроме периодических вспышек нетерпимости, которые быстро гасились и стремительно сокращались, благодаря айдыгерцам и службе чен-ердэма всё было спокойно. Никто не приближался к Шакину, за которым теперь наблюдали особо. Не из-за недоверия, а ради его безопасности. И сам каанчи не спешил сходиться с кем-то из новоприбывших. Он продолжал общаться с ягирами и Эгченом, но более всего с Нихсэтом.

Так, может быть, мама хотела сказать, чтобы я не верила тому спокойствию, которое царит в Иртэгене? Что если мои подозрения верны и кто-то охотится на каанчи? Более того! Что если вся правдивая история Шакина имеет второе дно? Ну вот, к примеру, Галзы отправил сына с тайным заданием, а причиной согласия каанчи стало желание оттянуть новую женитьбу. А то и вовсе каан Долгих дорог мог поставить условие: или женись, или сделай. Что?

Покачав головой, я усмехнулась. Этак я сейчас и вовсе додумаюсь неизвестно до чего. И как тогда доверять своим мыслям, а не глазам, если уже сомневаюсь в верности подозрений? Или все-таки правильно думаю? Что если так и есть? «Думай, дочка, думай…»

– Проклятие! – возглас Элькоса был столь неожиданным, что вздрогнула, кажется, не только я.

– Что такое, Морт? – спросил Танияр.

– Уже две нити звенят. Кажется, идут, – почти рассеянно произнес хамче.

После выхватил из-за пазухи небольшое зеркальце, прихваченное из нашего мира, и положил на стол. Он повел рукой над зеркальной поверхностью, и копия ее поднялась в воздух, увеличилась в размерах, и все взгляды устремились на войско, одетое в черные одежды, какие я уже видела.

– Йарганы, – тихо произнесла я и порывисто обернулась к мужу.

– Успели, – сказал он, глядя в отражение. – Все всё услышали. Делаем, как говорили. Морт.

– Да, государь, – скорее машинально отозвался Элькос.

Мужчины поднялись с мест и зашагали к выходу, не ожидая приглашения. Магистр направился следом, а вместе с ним Эгчен. В ханаме остались только мы с Танияром и наши ердэмы. Я вновь поглядела на мужа. Он постукивал кончиками пальцев по поверхности стола, над которым всё еще висели «карта» и «зеркало». Затем хлопнул по нему ладонью и поднялся на ноги.

– Архам, тебе хранить Айдыгер вместе с Ашити, пока я не вернусь, – произнес Танияр.

– Да, брат, – кивнул тот.

– Нихсэт, призови всех чавузов на дороги и улицы. Язгуйчи, какие останутся, пойдут им в помощь. Ягиры, кто не идет с нами, продолжат нести свою службу. Илан, и твоим людям наблюдать особо.

– Мы услышали, дайн, – отозвались братья.

– Милый… – позвала я.

Голос мой дрогнул, и супруг наконец обратил на меня внимание. Он протянул мне руку, и я, сжав его ладонь, порывисто поднялась с места и бросилась ему на грудь. Танияр заключил меня в объятия.

– Не тревожься попусту, Ашити, – сказал он негромко. – Займись пока делами, у тебя их много. Или побудь с сыном, Тамин отвлечет тебя от тяжелых мыслей. С нами Отец, Он не оставит.

Уткнувшись ему в грудь лбом, я прошептала:

– Я не могу не тревожиться. Ты вновь идешь на битву…

– И в этот раз со мной половина таганов и хамче.

– Я буду смотреть, даже не вздумай мне запрещать. – Я подняла на него взгляд. – Не могу не смотреть.

– Хорошо, – блуждая по моему лицу взглядом, ответил супруг, – смотри.