Дом у кладбища - Джозеф Шеридан Ле Фаню

— Послушай, возьмешь ты их или нет?

— Приходи утром, добрый человек, — проговорила Могги, — а нынче не пущу, и не надейся.

— Так мне и сказать тем, кто меня послал?

— Так, и никак не иначе, — ответила Могги.

Она услышала тяжелые шаги по мощеной дорожке и попыталась разглядеть удалявшуюся фигуру, но, даже прижавшись к окну щекой, ничего не увидела. Однако Могги расслышала, как незваный посетитель насвистывает на ходу, после чего изменила свое мнение о нем к лучшему; затем ей показалось, что захлопнулись ворота, выходящие на дорогу.

Кухарка успокоилась, с облегчением вздохнула и пересчитала монеты; из кабинета раздался пронзительный призыв Бетти, которая предупреждала, что женщина торопится.

— Иду, сию минуту иду, — отозвалась Могги и влетела в маленькую комнату несчастного Чарлза Наттера.

Там лежала на каминной полке его трубка: рядом с камином, на столике орехового дерева, красовался зеленый в золотых кружевах воскресный камзол, там же находился и томик «Maison rustique»{173}; меж страниц торчал зеленый матерчатый кошелек, который хозяин использовал в качестве закладки вечером накануне того дня, когда начались все несчастья; с оконной рамы свисал шелковый шлафрок, на тот же гвоздь был надет бархатный утренний колпак — то и другое уже покрылось пылью. После пережитого в кухне испуга Могги показалось, что все эти символы бренности глядят на нее угрюмо, с упреком и угрозой, и ей захотелось закрыть на засов ставни и запереть на ночь дверь зловещей комнаты.

— Уже становится поздно, — заговорила торговка за окном, — а в темноте я боюсь ходить по дороге. Отдай мне деньги, добрая девушка, и получай свою застежку — вот она.

При этих словах разносчица растерянно подняла и опустила глаза, словно не понимая, как совершить обмен.

— Сюда, — произнесла Могги, — давай ее сюда. — Отодвинув запор, она чуть-чуть приподняла раму. — Поддержи раму, Бетти, — попросила она.

И в щель просунулась за деньгами крепкая смуглая рука, а потом вторая — с украшением, которого алкала суетная душа Могги.

— Годится, — сказала женщина и с пронзительным криком «Подсадите нас, голубчик» мгновенно вздернула оконную раму; прыжок — и незваная гостья взгромоздилась коленями на подоконник, просунула внутрь голову, подпирая плечами раму, спустила вниз свою длинную ногу и прочно утвердилась на полу. Почти тут же за ней последовал мерзкой наружности мужчина в застегнутом на все пуговицы сюртуке, казавшийся необъятным, и обе служанки завопили истошным голосом.

Дама уже проникла в комнату целиком и выпрямилась, так что можно было узнать высокую фигуру и угрюмые черты Мэри Мэтчуелл. Она издала судорожный смешок, будто только что нырнула в холодную воду.

— Прекрати шум, — сказала она, узнав Бетти, которая глядела на нее с неописуемым ужасом. — Я та самая леди, которая, как ты помнишь, приезжала сюда несколько месяцев назад с миссис Макнамарой; и я — миссис Наттер; я, а не та женщина, которая находится наверху. Я — миссис Наттер, и вы — мои служанки. Понятно? И я буду вам доброй госпожой, если вы станете честно мне служить. Откройте дверь холла, — велела она мужчине, который к тому времени тоже забрался в комнату.

Он выполнил приказание, и в дверь вошел джентльмен, оказавшийся тем самым почтенным столпом закона, которого мистер Гэмбл упомянул этим утром под прозвищем Грязный Дейви. За ним последовала горничная миссис Мэтчуелл — хихикающая, кошачьего вида цыганка, вся обвешанная аляповатыми украшениями; глаза ее смотрели с поблекшего лица злобно и плутовато. Затем к дверям подъехал наемный экипаж, на котором вся компания добралась сюда из города; кучер, испускавший запах виски и затхлого табака, то и дело громко ругаясь (как было принято в те дни среди представителей его сословия) и проклиная все на свете, втащил в дом один за другим несколько сундуков, и не осталось никаких сомнений, что М. М. водворилась здесь хозяйкой. Бетти и Могги, пораженные и напуганные, были совершенно неспособны сопротивляться и только жалобно протестовали против этого невиданного вторжения; дикий хор чужих голосов заставил очнуться бедную маленькую Салли Наттер, которая наверху предавалась горю; она даже вскочила на ноги и заперла дверь, а потом принялась колотить стулом об пол, воображая в безумии, что в ответ на этот призыв к ней явится помощь — непонятно какая и откуда.

Затем Грязный Дейви громко и выразительно зачитал служанкам бумагу, которая, как он заявил, являлась копией с письменных показаний, данных под присягой миссис Мэри Мэтчуелл, или, как он ее называл, миссис Наттер, вдовой покойного Чарлза Наттера, дворянина из Мельниц, Чейплизодского прихода, района Каслнок, Дублинского графства; там утверждалось, что Мэри Мэтчуелл была обвенчана с упомянутым Чарлзом Наттером в церкви Святого Клемента Датского, в Лондоне, 7 апреля 1750 года. Далее Грязный Дейви извлек свидетельство о браке и заявление, согласно которому Мэри Мэтчуелл, полагая, что покойный не оставил никаких письменных распоряжений касательно своего имущества, обратилась в суд по привилегиям с просьбой дать ей полномочия на управление имуществом, каковые и будут ей предоставлены через несколько дней, а тем временем овдовевшая супруга сохраняет за собой дом и движимое имущество покойного мужа.

Все это, разумеется, показалось испуганным женщинам «смесью греческого с древнееврейским», как выражался честный отец Роуч. Но М. М., νυκτι εοικωζ,[54]уставив на них холодный страшный взгляд, изрекла вполне удобопонятный вопрос:

— Как твое имя?

— Могги Салливан, с вашего разрешения, мэм.

— А твое?

— Лизабет… все зовут меня Бетти… мэм; Лизабет Берк, с вашего позволения, мадам.

— Хорошо, а теперь, Могги Салливан и Элизабет Берк, послушайте обе, что я вам скажу. По закону я здесь хозяйка, как вам только что объяснили, и вы мои слуги; и если вы вздумаете без моего разрешения хотя бы повернуть вертел или сдвинуть с места чашку, то будете наказаны; и если по вашей вине у меня пропадет пусть даже булавочная головка, я призову вас к ответу за кражу, и вас выпорют и поставят на руку клеймо… что это такое, вам понятно. А теперь: где миссис Сара Харти? Она должна собрать пожитки и убраться отсюда.

— О! Мэм, голубушка, бедная наша госпожа…

— Я твоя госпожа, девка.

— Мэм, дорогая, ей очень плохо.

— Где она?

— В своей комнате, мэм, — отвечала Бетти, умываясь слезами.

— Куда это ты, наглая девка? — грозным голосом вскричала М. М. и шагнула к двери, куда вознамерилась улизнуть Могги.

Надо сказать, Могги в известном смысле можно было назвать героиней; я разумею при этом не героиню романа, обладательницу суетного дара красоты: Могги была скуласта, курноса, а в фигуре ее было столь же непросто обнаружить талию и прочие свойственные женскому полу изгибы, как, к примеру, в часах, стоящих в холле; подобно этому полезному предмету меблировки, она представляла собой вытянутый параллелограмм, не преображенный никакими ухищрениями искусства, потому что простые девушки вроде Могги носили кринолин только по праздникам. И тем не менее Могги была героиней из разряда амазонок. Ей случилось однажды сбить с ног и уложить на обе лопатки — на лужайке перед парадной дверью — богатыря Пата Морана, что стало для него вечным позором; это было, когда играли музыканты (на скрипке и тамбурине) и Пат Моран «сунулся» ее поцеловать. Могги драла за уши больших мальчишек, торговки рыбой побаивались ее языка; с помощью палок и камней она обращала в бегство злых собак и каждый раз проявляла в опасных ситуациях авантюрную жилку и боевой задор.