Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

— Знаю. Но лучше моя умирать. Умирать лучше, чем быть Уиллоби. Уиллоби! Тьфу!

Он повернул голову и плюнул, а его лицо внезапно исказила злоба.

— Он говорить мой язык, Дзей-ми пожирать мою душу.

Приступ злобы схлынул так же быстро и неожиданно, как накатил. Китаец покрылся потом и провел рукой по лицу, стирая испарину.

— В таверна моя видеть человек, спрашивать про Мак Ду, — продолжил он без всякого выражения. — Моя пить. Желать женщина, но ни одна не хотеть пойти, все смеяться и говорить «желтый червяк», когда показывать на…

Он махнул рукой, указывая на передок своих штанов, покачал головой, и его длинная коса зашелестела о шелк.

— Неважно, что делать гао-фе, моя быть пьяный. Человек-призрак искать Мак Ду. Он спрашивать, знать ли моя. Моя говорить да, знать Мак Ду. — Он пожал плечами. — Это не важно, что моя говорить.

Китаец снова посмотрел на священника. Я увидела, как обтянутая черной тканью грудь поднялась, опала, поднялась снова, опала… и замерла. Хриплое дыхание больше не вырывалось из легких. Все стихло.

— Это долг, — произнес И Тьен Чо, кивнув на недвижное тело. — Моя не иметь чести, моя чужак, но долг моя платить. Твоя жизнь за моя, Первая жена. Передай Дзей-ми.

Еще раз кивнув, китаец повернулся к двери. С темной веранды донесся тихий шелест перьев. На пороге он обернулся.

— Когда моя проснуться на пристань, моя думать, будто вокруг призраки, — тихо сказал И Тьен Чо. Глаза его были темными и плоскими, лишенными глубины. — Но моя ошибаться. Это моя. Моя сам быть призрак.

С веранды повеяло ветерком, и китаец исчез. Снаружи донеслось легкое шарканье войлочных подошв, за которым последовал шелест крыльев и протяжный птичий крик, растворившийся среди ночных звуков плантации.

Мои ноги подкосились, я села на софу и уронила голову на колени, молясь о том, чтобы не потерять сознания. Кровь тяжело стучала в ушах. Потом мне померещилось свистящее дыхание, и я в испуге вскинула голову, но преподобный Кэмпбелл лежал неподвижно.

Не желая оставаться в одной комнате с трупом, я встала, обошла тело, стараясь держаться как можно дальше, но уже у самого выхода на веранду остановилась. Все события нынешнего вечера вертелись в моей голове, словно разноцветные стеклышки калейдоскопа.

Пока они не складывались в гармоничный узор, но, памятуя о том, что сказал преподобный еще до прихода И Тьен Чо, я полагала, что если ключ к тому, куда подевалась Джейли, вообще существует, то искать его надо наверху. Я зажгла свечу и направилась через погруженный во тьму дом к лестнице, заставляя себя не оглядываться. Меня бил озноб.

Рабочая комната тоже утопала во тьме, но из дальнего угла распространялось слабое, жутковатое фиолетовое свечение, а в воздухе висел странный едкий запах, щекотавший ноздри и даже заставивший меня чихнуть. Легкий металлический привкус на нёбе напомнил мне давние лабораторные занятия по химии.

Ртуть — дошло до меня. Пары ртути. Светящиеся пары, не только пугающе красивые, но и чертовски ядовитые. Вытащив носовой платок, я прикрыла им нос и рот, после чего шагнула к источнику фиолетового свечения.

На деревянной поверхности стойки была выжжена пентаграмма.

Если Джейлис и использовала камни, чтобы выложить узор, то забрала их с собой, но кое-что все-таки оставила.

Фотография сильно обгорела по краям, но середина уцелела, и когда мой взгляд упал на нее, сердце сжалось от потрясения. Схватив карточку, я прижала ее к груди со смешанным чувством ярости и паники.

Зачем ей потребовалось совершать это… это осквернение? Оно не была жестом, направленным против меня или Джейми, ибо Джейли никак не могла предвидеть, что кто-то из нас к ней явится.

Видимо, то была магия. Магия в версии Джейли. Я отчаянно пыталась припомнить подробности нашего разговора, состоявшегося в этой самой комнате. Ее больше всего интересовало, как я проходила сквозь камни, это была главная тема. И что я ей сказала? Кажется, что-то о необходимости сосредоточиться на определенной личности. Да, именно так: сказала, что нужно мысленно сосредоточиться на ком-то, живущем в том времени, куда нужно попасть.

Я глубоко вздохнула, обнаружив, что вся дрожу и от страшных событий в гостиной, и от усиливающегося дурного предчувствия. Судя по всему, Джейли решила испробовать описанную мной технику. Получалось, что фотография Брианны потребовалась ей как образ, сосредоточившись на котором можно попасть в двадцатый век.

Но нет, это всего лишь часть ответа. Все не так просто. Достаточно вспомнить стопку рукописей, с которыми работал преподобный Кэмпбелл, все эти тщательно составленные генеалогические таблицы.

Что там говорилось у Брайана-провидца? Что будущий правитель Шотландии будет принадлежать к потомству Фрэзеров из Ловата? Благодаря стараниям Роджера Уэйкфилда я — как и Джейли, увлеченная историей Шотландии, — знала, что прямая линия Ловатов пресеклась в девятнадцатом веке. Так, во всяком случае, следовало из документов. Фактически же в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году жила и здравствовала представительница этого рода — Брианна.

Я не сразу поняла, что это низкое рычание исходит из моего собственного горла, и лишь сознательным усилием воли сумела разжать сведенные челюсти.

Спрятав изуродованную фотографию в карман, я повернулась и выбежала из этой населенной демонами комнаты.

Нужно было срочно найти Джейми.

На берегу никого не было. Пустая лодка тихо покачивалась в тени раскидистого дерева, где ее и оставили, но ни Джейми, ни остальные, похоже, к ней не возвращались.

Одно из тростниковых полей лежало справа, между мной и темным прямоугольником сахарного завода. В воздухе висел слабый карамельный запах жженого сахара. Потом ветер переменился и повеяло свежим, влажным духом моха и сырых камней, к которому примешивался острый запах водных растений.

В том месте берег реки был высоким, обрывистым и переходил в кряж, заканчивавшийся на краю тростниковых зарослей. Я взобралась наверх, перепачкав ладони в мягкой, липкой глине, с трудом отряхнула их и, приглушенно чертыхаясь, вытерла о юбку. Меня изводила тревога. Где, черт побери, болтается Джейми? Ему давно бы пора вернуться!

Перед главными воротами Роуз-холла горели факелы, с такого расстояния казавшиеся маленькими мерцающими световыми точками. Свечение наблюдалось и ближе, слева от сахарного завода. Не нарвался ли Джейми на какие-нибудь неприятности? Оттуда доносилось едва слышное пение, свет же, судя по всему, исходил от большого костра. Сама по себе картина казалась мирной, но что-то в этой ночи — или в этом месте — упорно не давало покоя.

Неожиданно к уже привычным запахам водорослей и жженого сахара добавился новый, тошнотворный, в котором нельзя было не признать смрад гнилого мяса. Я сделала осторожный шаг и столкнулась черт знает с чем.

Впечатление было такое, будто частица самой ночи отделилась, чтобы напасть на меня. Что-то большое, но приземистое, на уровне колен, устремилось ко мне из тьмы, ударило по лодыжкам и свалило меня наземь.