Александр. Божественное пламя - Мэри Рено

Сведения из Плутарха даны в книге на соответствующем историческом фоне. Я использовала, с известной долей скептицизма, речи Демосфена и Эсхина. Некоторые анекдоты о Филиппе и Александре взяты из «Рассказов о царях и военачальниках» Плутарха.

Я обозначила возраст, в котором Александр принимал персидских послов, на основании их письменно засвидетельствованного удивления по поводу того, что вопросы его были не детскими. Насчет характера Леонида и того, как он обшаривал постель и одежду мальчика, разыскивая, не спрятала ли мать в них какие-нибудь лакомства, Плутарх приводит собственные слова Александра. Из других учителей, о которых сказано, что число их было велико, по имени упомянут еще только Лисимах («Феникс»), Плутарх, кажется, не слишком высоко его ценит. Отношение Александра проявилось позже. Во время знаменитой осады Тира Александр совершил однажды длинную вылазку к горам. «…Лисимах повсюду сопровождал Александра, ссылаясь на то, что он не старше и не слабее Феникса. Когда воины Александра приблизились к горам, они оставили коней и двинулись дальше пешком. Все ушли далеко вперед, но царь не решался покинуть уставшего Лисимаха, тем более что наступал вечер и враги были близко. Ободряя старика и идя с ним рядом, Александр с немногими воинами незаметно отстал от войска и, когда стало темно и очень холодно, остановился на ночлег в месте суровом и опасном. Вдали там и сям виднелись костры, разведенные неприятелем. Александр… рассчитывая на быстроту своих ног, побежал к ближайшему костру. Двух варваров, сидевших возле огня, царь поразил мечом, затем, выхватив из костра головню, он вернулся к своим».[37]Враги, посчитавшие, что войско Александра близко, отступили, а Лисимах спал у огня. Леонид, оставшийся в Македонии, получил всего лишь вьюк дорогого ладана с ироническим дарственным посланием и сказал по этому поводу, что отныне ему нет нужды скупиться на фимиам богам.

Высказывание Филиппа о том, что Александру следует стыдиться петь так хорошо, особенно перед публикой, почерпнуто у Плутарха, который утверждает, что мальчик никогда больше не выступал. Родовая междоусобица сочинена автором: мы не знаем, где и когда Александр впервые участвовал в сражении. Видимо, это можно отнести ко времени его регентства. В шестнадцать лет на него было возложено в Греции командование отрядом важного оперативного значения, в полной уверенности, что опытные войсковые части подчинятся его приказам. К этому времени они, должно быть, уже хорошо его знали.

Встреча с Демосфеном в Пелле полностью придумана. Однако совершенно достоверно, что оратор, который как последний из выступающих имел несколько часов времени, чтобы подготовиться, потерял самообладание и сбился после нескольких неуверенных фраз; несмотря на то что Филипп его подбодрил, продолжать он так и не смог. В этом отношении Эсхину можно верить, поскольку имеются восемь свидетелей его рассказа; подвергся ли он порицанию, узнать невозможно — они были уже давними врагами. Демосфен не любил говорить экспромтом, но нет видимых оснований считать, что он был к этому вынужден. Об Александре он вспоминал со злобной неприязнью, примечательной по отношению к такому юнцу, и, по-видимому, должен был насмехаться над Эсхином за то, что тот за ним шпионил.

Укрощение Букефала изложено Плутархом в мельчайших подробностях, и так и тянет предположить, что для автора источника это был любимый послеобеденный рассказ об Александре. Мое единственное допущение — что с лошадью в последнее время дурно обращались. По утверждению Арриана, ей было уже двенадцать лет; вряд ли вероятно, чтобы коня, известного злым норовом, предложили царю. Греческих боевых коней тренировали очень тщательно, и в данном случае это, само собой, уже было сделано. Но я не могу поверить в назначенную за этого коня астрономическую цену в тринадцать талантов. Строевых лошадей использовали очень недолго (хотя Александр содержал Букефала до тридцати лет). Филипп мог заплатить такую огромную сумму за своего победоносного олимпийского скакуна, и обе истории впоследствии объединились.

Годы славы Аристотеля в Афинах наступили уже после смерти Филиппа; те из его произведений, которые сохранились, относятся к более позднему времени. Мы не знаем, чему в точности он обучал Александра, но Плутарх утверждал, что последний в течение всей жизни интересовался естествознанием (во время пребывания в Азии он поручал Аристотелю собирать образцы) и медициной. Я пришла к выводу, что этические воззрения Аристотеля уже сформировались. Среди его утраченных трудов была книга писем к Гефестиону, особый статус которого, как мне кажется, он должен был себе уяснить.

Сексуальные обыкновения Александра неоднократно были предметом споров; очернители обвиняли его в гомосексуализме, а поклонники с негодованием опровергали это. Ни одна из противоборствующих сторон не задумывалась, в какой мере сам Александр считал это безнравственным. В обществе, в котором бисексуальность признавали нормой, три его законных брака свидетельствуют о нормальной ориентации. Его обычная сдержанность отмечалась неоднократно, однако современникам самой примечательной чертой казался его неизменный отказ использовать таких беззащитных жертв, как пленные женщины и мальчики-рабы, что было в те времена общераспространенной практикой.

Эмоциональная приверженность к Гефестиону — один из самых достоверных фактов жизни Александра. Он открыто гордился этим. В Трое, на глазах всей армии, они вместе почтили гробницы Ахилла и Патрокла. Хотя Гомер и не говорит, что герои были более чем друзьями, в это широко верили в дни Александра; считай он это обвинение постыдным, вряд ли проявил бы подобное внимание. После победы при Иссе, когда пленные женщины из семьи Дария оплакивали своего господина как мертвого, Александр пошел к ним в палатку, чтобы разуверить их, и взял с собой Гефестиона. Как пишет Курций, они вошли вместе, одетые почти одинаково. Гефестион был выше ростом и, с точки зрения персов, представительнее; царица-мать почтительно простерлась перед ним. Предупреждаемая отчаянными жестами слуг о своей ошибке, она в глубоком смущении повернулась к истинному царю, который сказал ей: «Ты не ошиблась, мать; и этот человек — Александр».

Естественно, что на публике оба вели себя подобающим образом (хотя высокопоставленные чиновники возмущались тем, что Гефестион, не встречая возражений, читает через плечо Александра письмо к нему Олимпиады). Физическая близость друзей не доказана, и те, кого это беспокоит, вольны ее отрицать. Зафиксировано присловье Александра, что сон и секс напоминают ему о собственной смерти.

Александр пережил своего друга примерно на три месяца, два из которых он провел в дороге из Экбатаны в Вавилон, предполагаемую столицу империи Александра. Тело Гефестиона везли туда же. Дикая пышность и нелепость похоронных обрядов, грандиозный погребальный костер, обращение к оракулу Зевса Аммона с просьбой даровать умершему божественный статус, уже дарованный самому Александру (Аммон разрешил Гефестиону считаться только героем), наводят на мысль, что в то время Александр едва ли был в здравом уме. Вскоре после этого он заболел лихорадкой, но всю ночь просидел на пиру. Хотя он спешил строить свои военные планы, пока мог держаться на ногах и даже дольше, нет никаких сведений о том, что он призывал к себе врача. (Врача, лечившего Гефестиона, он повесил за нерадивость.) Его упорное пренебрежение собственным состоянием похоже на саморазрушение, то ли сознательное, то ли нет.