Хоровод воды - Сергей Юрьевич Кузнецов

И вот Никита рассказывает об этом Маше – терпеливо, чувствительно, хорошо информированно – держу за руку, проникновенным голосом говорю: Вот видишь, я обещал, все будет хорошо! – и тут Маша говорит: Разумеется, ты со мной не поедешь, и у меня опять ничего не получится.

Сначала он спокойно спрашивает: Маша, как это связано – поеду ли я и получится ли у тебя? – все еще терпеливо, но уже не очень чувствительно.

А Маша отвечает: Я тут подумала: если бы ты по-настоящему хотел от меня ребенка, я бы давно забеременела.

Никита хочет ответить что-нибудь терпеливое и чувствительное, но не успевает придумать что, – стоит, сжимая кулаки, вытаращив глаза, и в ярости орет, не разбирая собственных слов.

Сознание включается не то на слове «охуела», не то на слове «сука»:

– …пойди и сама найди кого-нибудь, кто захочет от тебя ребенка! Пойди, блядь, сука, и найди, а меня оставь в покое! Конечно, я недостаточно хочу от тебя ребенка! Конечно, все остальные мечтают завести детей от женщины, у которой вечная депрессия, а муж всегда виноват. Сначала – нет, я не пойду к врачу, я вообще не хочу детей! Потом – ах, если бы я пошла к врачу раньше, у меня были бы дети! Почему ты меня не заставил, как ты мог не понять, что я хочу детей? Потом – давай сделаем это или давай попробуем то, и опять надо было сюда прийти полгода назад, почему ты меня сюда не отвел? – а когда ничего не выходит, да, конечно, опять виноват я, опять зачем я ложилась туда и ложилась сюда? Зачем ты меня не остановил, куда ты смотрел? Маша, ну еб твою мать, сколько это еще будет продолжаться? Прекрати это навсегда или уходи на хуй, ради Бога!

Хлопает дверью, выбегает из комнаты, спрашивает: Что это со мной? – и сам себе отвечает: Что со мной? Со мной все отлично, просто меня все заебало. Маша, Даша, бизнес, деньги, рыбки эти ебаные – все. Нет, я понимаю, у нее – депрессия. А у меня, конечно, медом все намазано, все охуенно здорово.

Нет, в самом деле, заебало.

И вот, значит, Никита стоит посреди кухни, сжав кулаки и бормоча под нос ругательства, и с каждой секундой ему все лучше, будто все проблемы куда-то исчезли, водой их смыло, прорвало плотину – и смыло потоком. И сам Никита уже не муж, не любовник, не бизнесмен средней руки, нет, он вообще не человек, он – водопад, горный ручей.

Поток не спрашивает разрешения, не высчитывает правильное русло – он несется вниз, волочит камни, разрушает плотины, сносит мосты.

Мореухов большой спец по таким состояниям.

Реально: море по колено.

Никита никогда не думал, что это так здорово.

Сейчас я вам всем наваляю, думает он. Не буду больше никого спасать. Пусть меня спасают. А я поводья брошу, коней – в галоп, по чисту полю, в бога-душу, эх, раззудись плечо, размахнись рука, всех зашибу! И – раз! – Маше по морде, чтобы, сука, не сидела в кресле молча! И – два! – Даше по красивой жопе, чтобы ценила мою любовь и любила крепче. Что, Мореухову можно – а мне нет? Теперь я буду буянить и ругаться, ломать и крушить – а потом упаду на зеленую травку, в грязный снежок, буду лежать и знать – ходит где-то по городу хороший человек, Спасатель, ищет меня, спасти хочет. Спеши ко мне, Спасатель, я уже опускаюсь на дно, я уже ни за что не отвечаю, ни о ком не беспокоюсь, давай, Спасатель, поднимай меня на поверхность, спасай поскорее!

Хорошо бы.

Только нет на Никиту Спасателя, не предусмотрено в Божьей смете. И тогда он возвращается в комнату, и говорит терпеливо и чувствительно, как велит книжка:

– Маш, слушай, прости меня, а? Я херни тут наговорил какой-то, давай забудем, ладно? Мы же любим друг друга – значит, все будет хорошо.

А Маша отвечает:

– Мне все равно как-то, ну, насчет любви. Чем мне любовь поможет? Хватит, наигрались уже.

И Никита снова садится рядом и начинает терпеливо и чувствительно объяснять, что никуда он не может поехать, у него бизнес, он будет приезжать, конечно, несколько раз в месяц, черт с ним, с джет-лагом, я же тебя люблю, но все равно не могу уехать, Костя как раз нашел инвестора, говорит: нужно три года поработать…

Он говорит, а глубоко внутри мальчик, посаженный в деревянную клетку, медленно опускается под воду, бьется, просит о помощи, хватается за прутья – и никто не идет его спасать.

Говорит – и вдруг замечает, какие у Маши глаза, нечеловечески огромные, совершенно черные, два тоннеля в пустоту. Она смотрит этими глазами – и говорит всего одну фразу, всего шесть слов. Но еще до того, как она их произносит, Никита знает, что она скажет; знает, что это – не метафора, не фигура речи, так оно и есть, он давно догадывался, только не верил, не хотел верить, а вот теперь наконец-то все будет сказано, и тогда надо будет просто принять.

Маша смотрит на него глазами, темными, как омуты, смотрит и говорит: Без тебя я сойду с ума.

А ндрюша родился весной. Цвела сирень, и Настя радовалась, что все закончилось – и закончилось благополучно. Здоровый ребенок, к тому же – мальчик, Свете и Марине младший братик. Макар будет гордиться. А, помню, врачи головами качали – тридцать семь, а туда же, рожать!

Рожать! Эко дело! Роды – самое легкое, что может случиться с женщиной. Бог как раз для родов женщин и создал. А мотаться по всей стране, каждые полгода меняя города и республики – к этому женщины не приспособлены. Это – для мужиков, не для нас.

Мне бы свой дом и не трогаться с места хотя бы пару лет.

Андрюша лежит в голубой металлической кроватке. Две сестры глядят на брата. Младшая, Марина, – в розовом платьице в горошек, таком коротком, что видны белые трусики. Четырехлетняя Света – в черном платье с белым воротником, прямо как у взрослой. Перегнулись через борта кроватки, смотрят на хмурого братика. Андрюше надо будет еще научиться улыбаться.

Ему – улыбаться, а Марине и Свете – научиться качать коляску, просыпаться от детских криков, отгонять комаров, прятать брата от дождя, утешать, когда напуган, гулять вместе. И при этом – любить.

О любви Настя не беспокоится: конечно, они его полюбят. Как же иначе?

Вот Андрей чихнул – и девочки уже радуются:

– Смотри, мама, совсем как взрослый!

Купание – целая история. Надо нагреть на кухне воды на полное корыто. Принести ведра, губки, мыло. Положить Андрея в воду. Дать палец, чтобы не волновался.

Настя стоит в белой красивой юбке, говорит дочкам:

– Глядите, какой довольный! Пожалуй, здесь приятнее, чем в коляске!

Андрей только щурит глаза в ответ.

Утром коляску выкатывают в сад. Роса горит на кустах, ветерок колышет листву. У корней высокой сосны Света качает коляску, пинает красный мячик ногой. Занавески над коляской поднимаются, как паруса.