Джойс - Алан Кубатиев

В начале ноября 1926 года Станислаус известил брата, что на сорок втором году жизни собирается стать мужем Нелли Лихтенштейгер; Джеймс послал ему чек и пожелал счастья. Но тут же пришла истерическая просьба о деньгах от сестры Эйлин, которая приехала в Дублин: почти одновременно Станислаус написал ему, что Шаурек скоропостижно умер. Эйлин возвращалась через Париж, еще не зная о смерти мужа, а Джойс не нашел сил, чтобы сообщить ей об этом. В Триесте цветы на его могиле уже завяли, а она все еще отказывалась принять печальный факт. Эйлин категорически потребовала эксгумации; когда тело было извлечено, она впала в глубокий шок и три месяца почти не приходила в себя.

В дополнение к этим потрясениям развивалась история с Ротом. «Ту уорлдс мансли» продавался рекордными тиражами в полсотни тысяч экземпляров, и Джойс разыскал самого популярного в Париже американского юриста Бенджамена Коннера, согласившегося взяться за процесс против Рота через нью-йоркскую юридическую фирму. Ждать судебного результата можно было годами, и Джойс решил начать с организации письма в его поддержку. Позже его назовут Международным Протестом. Копии были разосланы большинству значительных писателей мира — на подпись:

«Всем необходимо знать, что „Улисс“ мистера Джойса перепечатывается в США, в журнале, издаваемом Сэмюелом Ротом, и перепечатка эта осуществляется без разрешения мистера Джойса, без выплат мистеру Джойсу и с изменениями, серьезно искажающими текст. Это присвоение и повреждение собственности мистера Джойса совершается под предлогом законной защиты, так как „Улисс“ издается во Франции, но изымается из посылок в Соединенных Штатах и его авторские права не защищаются. Проблема оправдания такого исключения пока не ставится; подобные решения принимались властями в отношении произведений искусства и прежде. Вопрос в том, может ли публика (включая издателей и редакторов, которым предлагается его реклама) поощрять мистера Сэмюела Рота воспользоваться складывающимся юридическим затруднением, чтобы лишить автора его собственности и изуродовать произведение его искусства. Нижеподписавшийся протестует против поведения мистера Рота и его перепечатки „Улисса“, обращаясь к американской публике во имя той сохранности плодов интеллекта и воображения, без которых искусство не может существовать, и зовет противостоять деятельности мистера Рота всей силой честного и достойного мнения».

Обращение подписали не все, кому оно было разослано. Зато среди подписавшихся были Бенедетто Кроче, Жорж Дюамель, Эйнштейн, Элиот, Э. М. Форстер, Голсуорси, Джованни Джентиле, Жид, леди Грегори, Хемингуэй, Гуго фон Гофмансталь, Д. Г. Лоуренс, Уиндем Льюис, Метерлинк, Мережковский, Шон О’Кейси, Пиранделло, Джордж Рассел, Джеймс Стивенс, Артур Саймонс, Мигель Унамуно, Поль Валери, Уэллс, Ребекка Уэст, Торнтон Уайлдер, Вирджиния Вулф и Йетс. Подписи Эйнштейна, Кроче и Джентиле, ни в коем случае не литераторов, но крупнейших умов своего времени, вызвали краткий восторг Джойса.

Неподписавшиеся тоже интересны. Бернард Шоу, скажем, припомнил Джойсу их собственную проблему с репертуаром английского театра в Цюрихе. Не подписал и Эзра Паунд — считал, что Джойс вылезает с личной проблемой перед боевыми порядками сражения против законов об авторском праве и порнографии в целом и требует батарею тяжелых пушек, чтобы палить по комарам. Ему принадлежит знаменитая фраза «Главный скандал — это сам американский народ, санкционирующий такое состояние закона». В декабре 1926 года Паунд написал Джойсу: «Считаю эту акцию отвлекающим залпом, уводящим внимание от главного и перетягивающим к пустякам». Джойс ответил на удивление мягко, что понимает — Паунд счел свою подпись чрезмерной и не стал усложнять ситуацию… Явной ссоры удалось избежать, Джойс становился дипломатом. Когда процесс уже шел, Паунд прислал Джойсу аффидевит[145] на свою подпись, но требовал, чтобы в лице Рота он заклеймил презрением все американское. Хемингуэй отнесся к акции с плохо скрытым пренебрежением, но и Джойс пренебрег его оценкой. Отпечатан протест был, разумеется, в день рождения Джойса, 2 февраля 1927 года. Вечером он давал ужин для близких друзей, и за столом были Ларбо, Сильвия Бич, Адриенн Монье, Мак-Лиши, Сисли Хаддлстон и двое ирландцев.

Рот не обратил внимания на протест — «Улисс» выходил до самого октября, последним был отпечатан финал «Быков Солнца» с его затейливым и вполне американским кощунством: «В бога яйца, а это что еще за экскремент, этот англича-нишка-проповедник на Меррион-холл? Илия грядет! Омытый в Крови Агнца. Приидите все твари винососущие, пивоналитые, джиножаждущие! Приидите псиноухающие, быковыйные, жуколобые, мухомозглые, свинорылые, шулера, балаболки и людской сор! Приидите, подлецы отборные из отборных! Это я, Александр Дж. Христос Дауи, что приволок к спасению колоссальную часть нашей планеты от Сан-Франциско до Владивостока. Бог это вам не балаган, где насулят с три короба и покажут шиш. Я вам заявляю, что Бог это самый потрясающий бизнес и все по-честному. Он есть самая сверхвеличайшая хреновина, вбейте себе это покрепче. И все как один прокричим: спасение во Царе Иисусе. Рано тебе надо подняться, грешник, ох как рано, если думаешь обмишулить Всемогущего. Баам! Да уж куда там. Для тебя, дружище, припасена у него в заднем кармане штанов такая микстурка от кашля, которая живо подействует. Бери скорее да попробуй». По мнению С. С. Хоружего, здесь сплетены реминесценция знаменитого монолога Мармеладова из начала «Преступления и наказания» и риторическая фигура средневековых проповедей, саркастически сзывавшая грешников, преступников и отпадших. Лучшего завершения для своей авантюры Сэмюел Рот выбрать не мог. В ноябре юристы Джойса прижали его достаточно серьезно, публикация была приостановлена, но постановление Ричарда Митчелла, члена Верховного суда штата Нью-Йорк, Рот получил только 27 декабря 1928 года. Документом запрещалось любое использование имени Джойса. О возмещении убытков речи не было. Поначалу Джойс был доволен, однако вскоре начал препираться с адвокатами, особенно когда по ошибке его авторские права были оформлены на одного из юристов и потребовалось специальное заседание суда, чтобы оформить документы заново. После этого он заплатил им только треть гонорара.

Среди людей, неотделимых от биографии Джойса, было несколько, появившихся в ней как раз в эти дни.

Эжен Жола и его жена Мария познакомились с ним в конце 1927 года. Жола, француз, родившийся в Нью-Йорке, пятнадцатилетним вернулся в Америку, где женился на высокой хорошенькой кентуккийке Марии Макдональд. Последовательно разочаровавшись в техническом прогрессе, в Американской Мечте, в репортерстве, Жола погрузился в новую литературу. Он был полиглотом — свободный английский, французский и немецкий, с обостренным чувством языка и сочетаемости слов. Ему хотелось создать такую философию искусства, которая была бы одновременно и философией жизни; Жола казалось, что ею и будет «религия Слова» — он даже разрабатывал нечто вроде обрядов и церемониала с вполне заклинательной терминологией. Доверять бытию нельзя, искусству можно — оно помогает воссоздавать реальность с помощью воображения, даже революционизировать ее, и совершить эту революцию Жола намеревался в языке, изменив слово. Его книга «Слова Потопа» позабавила Джойса, который позже одарил его лимериком: «Жил-был юный поэтарий Эже, /Который вопил с громадной сердечностью:/ Пусть больные души рыдают, прося утешения, /А младые ликуют с Жола!/Заказывайте места! После нас хоть потоп».