Фабрика кроликов - Маршалл Кэрп

Мало-помалу все хорошее прошло, как никогда и не бывало. К концу девяностых компания стала убыточной. Нам и прежде случалось переживать тяжелые времена, но они по сравнению с этим кризисом казались вовсе не стоящими внимания. Мы состарились. Наши акционеры больше в нас не верили, а у японцев были деньги. Компанию увели буквально у меня из-под носа.

Мне обещали полную свободу творчества и пожизненный контракт, а сами принялись уничтожать мое детище, не дождавшись, пока просохнут чернила. Для начала назначили управляющим этого недомерка Айка Роуза. Тоже мне, великая надежда народа Израилева. Помню, как первый раз его увидел. Да он мне задницу готов был лизать – впрочем, как и все, кто когда-либо входил в наши главные ворота. Соловьем разливался: вы, дескать, мистер Ламаар, гений, вы человек-легенда. Позвольте, дескать, мистер Ламаар, ползать у вас в ногах и греться в лучах вашей славы. Я сразу понял – Роуз мне еще крови попортит.

Три недели спустя Роуз выпустил свои пресловутые «Пляжные записки». Он, вообразите, всего месяц проработал в компании, поварился, так сказать, в этом соку, а потом за одни выходные, лежа в шезлонге у себя на вилле в Малибу, состряпал руководство аж на пятидесяти семи страницах. Руководство о том, как привести дела компании в порядок. О нет, Роуз не употреблял слова «привести в порядок». Он предпочитал более образные выражения – «воскресить», «омолодить», «придать новую форму», «влить свежую кровь» и, наконец, мое любимое – «вдохнуть новую жизнь».

«Мир изменился», – заявлял Роуз. И за это ему платили миллионы. «Мы стоим на пороге третьего тысячелетия. Мы обязаны дать людям то, чего они хотят», – утверждал Роуз, и за это его заваливали акционерными опционами. И чего же такого хотят люди на пороге третьего тысячелетия?

Ламаара передернуло. Он приподнялся в кресле и заорал прямо в камеру:

– По талмудским понятиям мистера Айка Роуза, люди на пороге третьего тысячелетия хотят жестокости, богохульства, безбожия, порнографии! Люди хотят смотреть, как отцы насилуют родных дочек, а деды – родных внучек! Инцеста они, понимаешь, хотят! Ин-цес-та!!!

Ламаар бессильно уронил голову на подушку, ладонью прикрыл глаза и часто задышал. Прошла целая минута, прежде чем он отнял руку от лица и снова заговорил. Теперь голос его звучал спокойнее, мягче. Ламаар слегка хрипел – его изношенным голосовым связкам подобные встряски были не на пользу.

– Мистер Ломакс, известно ли вам, что означает слово «отступничество»?

– Смутно себе представляю, сэр.

– Отступничество – это все равно что ересь или богохульство. Короче, грех против Господа Бога. Мой отец частенько употреблял это слово, когда вещал с кафедры. Так вот, Айк Роуз – самый настоящий отступник. И первым его выпадом против моих представлений о том, чего хочет народ в преддверии третьего тысячелетия, стал фильм под названием «Рождество в кругу семьи».

Я говорил Роузу, что он совершает большую ошибку. Говорил, что фильм этот угробит имидж «Ламаар энтерпрайзис». Но Роуз открыл новую студию, «Стоп-кадр», и осуществил-таки свой замысел. Объяснил, что «Ламаар» не будет ассоциироваться с фильмами из категории «не рекомендуется детям и подросткам моложе 17 лет». Но это, конечно, ерунда. Фундаменталистам известно, что «Рождество в кругу семьи» – ламааровский фильм, и «Правым христианам» известно, и «Моральному большинству» тоже. С чего этот жиденок взял, что сможет облапошить такое количество умных людей?

Я хотел остановить Роуза, но был совершенно бессилен. Они сделали из меня какого-то Полковника Сандерса – тот тоже придумал «жареного цыпленка из Кентукки», а потом взял да и продал патент некоему конгломерату. Сандерсова физиономия красовалась на каждой упаковке, однако он не имел права и слова сказать относительно управления компанией. Так и у меня отняли власть. Но самое скверное, что фильм стал блокбастером. Бюджет составил тридцать миллионов, а прибыль – двести шестьдесят шесть тысяч четыреста миллионов. «Уолл-стрит» такой фимиам Роузу воскуривал, читать противно было.

Я понял, к чему дело идет. Мало-помалу нравственность и добродетель уступят место разврату и порокам. «Фэмилиленд» превратится в прибежище греха. Друзья умоляли меня не волноваться. Говорили, что нынешнюю аудиторию не соблазнишь семейными радостями пятидесятых. Лебрехт вообще заявил, что фильмы категории «детям до 17» – это примета времени. Но я обнаружил, что Айк Роуз и не думает ограничиваться фильмами. Он вел переговоры о строительстве многомиллиардного комплекса не где-нибудь, а в Лас-Вегасе. Вообразите, имя «Ламаар» ассоциируется уже не только с непристойными фильмами, но и с азартными играми, проституцией, наркотиками – словом, с организованной преступностью. Торчит, можно сказать, в самой середке выгребной ямы американской культуры.

Ламаар тяжело дышал; впрочем, в то время как прибор для анализа голоса недвусмысленно показывал напряжение, наш техник знаками давал понять, что Ламаар говорит чистую правду.

– Как же я ненавидел Роуза вместе со всеми его начинаниями! Я сон потерял. И вот однажды ночью мне открылось: а отец-то мой был прав! Мои детские рисунки переросли в компанию, которая стала поставщиком всей возможной мерзости. У меня оставался только один путь к спасению – разрушить мною же созданные Содом и Гоморру. Поскольку я сам их выстроил, я имел право – более того, был обязан – стереть их с лица Земли.

Я назначил встречу Кевину, Митчу и Клаусу. Все трое купались в золоте – и все трое знали, что своим богатством обязаны мне и только мне. И сразу со мной согласились, без дополнительных уговоров.

Мы решили, что я должен разыграть собственную смерть. Все знали, насколько ненавистны мне новые методы управления компанией. Если я останусь в живых, меня тотчас заподозрят. А вот если умру, сразу получу возможность дирижировать хоть Великим Потопом, хоть Камнями с Неба. Вчетвером мы разработали план уничтожения «Ламаар энтерпрайзис», как, бывало, ставили игровые фильмы. О нет, план созрел не за один вечер. Мы его постоянно усовершенствовали, мы продумали все до мелочей. Ничего не пустили на самотек. Кстати, детектив, у меня вопрос. Как вы догадались, что я еще жив?

– Вы, мистер Ламаар, сняли фильм через два дня после даты, официально объявленной днем вашей смерти, – пояснил я. – На исходнике зафиксировано небольшое землетрясение. Оно-то и навело нас на мысли.

Ламаар покачал головой:

– Проклятие. Надо же, землетрясение… Как это я не учел? – И он горестно вздохнул.

– Мистер Ламаар, у меня тоже вопрос, – сказал я. – Почему вам вздумалось снимать фильм после объявления о вашей смерти? Неужели нельзя было снять его раньше?

– Мы и сняли фильм раньше, а именно девятнадцатого мая, то есть за два дня до «смерти». Предполагалось, что фильм будет показан на моих похоронах. Однако на следующий день после «смерти», когда я уже переехал сюда, Клаус вдруг вбегает ко мне весь в мыле и кричит: «Нашу пленку испортили!» Оказывается, фильм, отправленный нами на церемонию похорон, попал по ошибке в коробку со старыми пленками, предназначенными для перезаписи.