Кавказская война. В 5 томах. Том 1. От древнейших времен до Ермолова - Василий Потто

Не ожидавший ничего подобного, Аслан-хан бежал, и Сурхай, по его следам, вступил в свою столицу. По неприступности своей страны и слабости Ртищева он остался даже ненаказанным. И это было не единичным случаем, а общим выражением всей политики Ртищева. Точно так же он не воспользовался смертью ханов шекинского и талышинского, чтобы присоединить их владения к русским провинциям и передал Шекинское – Измаил-хану, а Талышинское – Мир-Хассан-хану. Плоды подобной политики сказались весьма скоро.

Едва появившись в Дагестане, Сурхай начал тотчас действовать против русских и сумел повести дело так, что сам Аслан-хан кюринский, опутанный его интригами, уже склонялся на его сторону. Постепенно втягиваясь в роль заговорщика, он стал посещать Сурхая и сделался в Казикумыке желанным гостем. Хатунцев вовремя заметил опасность и быстрым занятием Кюринского ханства удержал его от восстания.

Все планы мятежников рушились сами собой. Напрасно Сурхай в бессильной злобе кинулся опустошать кюринскую землю: на самой границе ее, летом 1815 года, он встретил русский батальон майора Поздревского и был разбит наголову. Под Аслан-ханом, лично водившим в бой кюринскую конницу, была убита лошадь, а родной его брат, известный своей храбростью Хассан-бек кюринский, получил тяжелую рану.

Хатунцев воспользовался этой победой, чтобы засвидетельствовать о целом ряде отличий, оказанных Троицким пехотным полком, который восстановил в Дагестане свою боевую репутацию, утраченную им в несчастном деле при Султан-Буда-Керчи. Император Александр милостиво принял это ходатайство и пожаловал полку новые знамена взамен отбитых у него персиянами.

Дагестан присмирел, и военные действия продолжались только на Кавказской линии. Таким образом время Ртищева в Грузии, начавшееся при обстоятельствах весьма тревожных, окончилось относительным спокойствием и миром.

В последний год командования его случилось, однако, малоизвестное, но весьма любопытное обстоятельство, чуть-чуть не поведшее было к волнениям в самом Тифлисе. В крае учреждалась тогда особая грузино-имеретинская синодальная контора, долженствовавшая начать собой новую эру духовного управления в Грузии. По примеру московской синодальной конторы предполагалось в новом учреждении поставить на президентском месте императорский трон, но трона в Грузии не было, и возникла мысль поставить вместо него царское кресло, присланное Георгию XIII императором Павлом в числе прочих царских регалий. И вот в Тифлисе начали говорить, что синодальная контора будет представлять собой верховный суд, в котором, как выражается донесение Ртищева, «восстановятся прежние права и власть царская»...

Слухи и толки росли, и злонамеренные личности пользовались этим обстоятельством, проводя в народную массу мысль, что главнокомандующий уже ничего не значит, что есть выше его учреждение из местных духовных лиц, что, наконец, может возвратиться и царское правление. Ртищев, чтобы отнять самый повод к разговорам, приказал кресло в конторе не ставить. И когда жалобы на него по этому поводу в Петербурге не имели успеха, волнения и слухи мало-помалу прекратились.

К концу командования Ртищева генерал Хатунцев отозван был из Дагестана и назначен командующим резервной кавказской гренадерской бригадой, а на место его прибыл генерал-майор Тихановский, бывший до того военно-окружным начальником в Ширванском, Шекинском и Карабагском ханствах. К этому же времени относится ходатайство Ртищева о перенесении губернских учреждений из Георгиевска за тридцать пять верст на минеральные пятигорские воды. Но представление не имело успеха; в Петербурге нашли, что «губернскому городу на границе быть не годится», тем более что земли, окружавшие Пятигорск, принадлежали кабардинцам.

Между тем долговременная служба, преклонные лета и болезнь заставили Ртищева просить увольнения от должности. Государь исполнил желание маститого старца, и высочайшим приказом двенадцатого октября 1816 года Ртищев отчислен по армии, а на его место главнокомандующим в Грузию назначен генерал-лейтенант Алексей Петрович Ермолов, начавший собой совершенно новый период кавказской войны.

В ряду светлых имен блестящей цициановской эпохи одно из видных мест принадлежит имени Симановича, посвятившего Кавказу пятнадцать лет своей трудовой и в высшей степени талантливой службы.

Южный славянин родом, Федор Филиппович Симанович получил весьма солидное военное образование в рядах австрийской армии, из которой в 1793 году и перешел в русскую службу поручиком. Боевая известность Симановича начинается только спустя восемь лет, когда Кавказский гренадерский полк, в котором он служил подполковником, был передвинут в Грузию, и батальон его весной 1801 года разместился в пограничных крепостях Гори, Сураме и Цхинвали. Сам Симанович с батальонным штабом занял Гори, при слиянии Куры и Лиахвы, издавна служившей ключом в Картли, так что наместники Надир-шаха, властвовавшие в Грузии, жили именно в Гори.

Прибытие батальона и меры, принятые по всей границе Симановичем, были как нельзя более кстати, потому что, пользуясь смутным временем, лезгины и турки угрожали Картли. Привыкшие к победам над грузинским населением, лезгины не хотели обращать внимания на горсть людей, пришедших с далекого севера; они не знали, с кем будут иметь дело. Нужно сказать, что Кавказский полк (ныне Грузинский гренадерский Его Императорского Величества великого князя Константина Николаевича, а тогда гренадерский полк Тучкова), сформированный в 1784 году из частей Астраханского полка, стоявшего на Линии, и Томского, ходившего в Грузию под предводительством Тотлебена, приобрел огромную военную опытность на Линии, где он содержал кордоны между Георгиевском и Екатеринодаром; и славное участие, которое он принимал в поражении Батал-паши на Кубани и в штурме Анапы с Гудовичем, могло служить уже достаточным основанием его боевой славы.

Лезгинам пришлось убедиться в ошибочности своего мнения о пришельцах с первой встречи, происшедшей на турецкой границе двадцатого июля 1801 года. Сильная партия их и турок занимала крутую и каменистую гору, пестревшую множеством распущенных значков, под которыми гудела азиатская музыка и пели дервиши, стараясь возбудить религиозный фанатизм в мусульманах. У Симановича было всего сто пятьдесят гренадеров и двадцать казаков. Понимая значение первого дела и зная, что вид наклоненных штыков, барабанный бой и крики «Ура!» способны произвести на азиатов сильное впечатление, Симанович приказал развернуть батальонное знамя и с музыкой повел в атаку своих гренадеров.

Лезгины заколебались сразу, чувствуя, что им не удержать эту сплошную надвигавшуюся стену, и стали поспешно отступать к ущелью Кохаджеби. Симанович быстрым движением преградил им путь при самом входе в ущелье, произошла отчаянная битва, окончившаяся таким поражением горцев, что с этого времени ни одна из партий уже не осмеливалась открыто появляться в окрестностях Гори и Сурама, и только разбойничьи шайки продолжали еще скитаться по границе, нападая на оплошных грузин.

Некоторые из этих шаек, впрочем, отличались необыкновенной дерзостью и представляли серьезную опасность. В числе их особенной известностью пользовалась в то время шайка знаменитого лезгинского белада Кази-Махмада, наводившего одним своим именем трепет по всей Грузии. Уже несколько лет он хозяйничал в ее пределах, и никто не превосходил его отвагой и счастьем в наездах. Ему приписывались, как это обыкновенно водится в подобных случаях, сверхъестественные свойства, и суеверие жителей охраняло его лучше всяких караулов. Долго Симанович следил за этой шайкой, но наконец ему удалось-таки накрыть ее врасплох во время отдыха в лесистом ущелье Пчнавари. Заняв предварительно все выходы из ущелья, Симанович потребовал сдачи, но получив отказ и видя, что перестрелка поведет за собой только напрасные потери, приказал покончить дело штыками. Лезгины решились дорого продать свою жизнь; встретив нападающих залпом, они кинулись в кинжалы и шашки. Произошла резня в буквальном смысле этого слова. Кази-Махмад одним из первых пал под ударом штыков, а за ним сложили свои буйные головы один за другим и его бесстрашные сподвижники. Так погиб знаменитый белад, подвиги которого доныне воспеваются грузинскими сазандарами.