Ангелочек - Мари-Бернадетт Дюпюи

Едва Октавия произнесла последнюю фразу, как ее щеки зарделись. Анжелина заметила это, но не стала задумываться о причине столь внезапного румянца. Несмотря на успокаивающее присутствие сына, она думала о трагической судьбе Луиджи. «Виновный или невиновный… — повторяла она про себя, устремив взгляд куда-то вдаль. — Невиновный? Нет, виновный. Он убийца. Я права. Но как искренне он все отрицал!»

Через несколько минут появился Спаситель. Он шел медленно и спокойно. Дойдя до столов, собака легла, устремив взгляд своих темных глаз на Анжелину. И тут молодая женщина вспомнила одну подробность. «Спаситель! Тогда я не обратила на это внимание, но во время нашей ссоры он не проявлял никакой враждебности по отношению к Луиджи. Кажется, он даже обнюхал его руку и брюки почти дружелюбно. Обычно Спаситель не позволяет себе такой фамильярности. К тому же вчера утром дядюшка Жан уверял меня, что собаки доверяют своим инстинктам больше, чем люди».

Они об этом разговорились во время казавшейся бесконечной поездки из Бьера на хутор Ансену, после того как Анжелина поведала о неожиданном появлении овчарки ночью на улице Пра-Безиаль. По словам Анжелины, собака как будто примчалась ей на помощь.

— О, да тебя что-то беспокоит, малышка! — вдруг воскликнула Жерсанда. — У тебя странный вид, ты вся напряжена. И я вижу, что ты плакала. Будет лучше, если ты доверишься мне. Ну, о чем ты думаешь?

— Я кое о чем размышляю, — ответила Анжелина, уверенная, что вспомнила очень важную деталь.

В эту минуту хозяйка таверны принесла две дымящиеся тарелки. Ее муж поставил на стол графин с водой и кувшинчик с вином. У супругов было много дел, но, самое главное, нужно было срочно найти другую служанку. Тем не менее, все эти заботы не помешали им поздравить Анжелину.

— О, мы вам крайне обязаны, мадемуазель! — воскликнула хозяйка таверны. — Теперь местные жители могу спать спокойно. Но я никогда, понимаете, никогда не подумала бы, что убийца — этот парень, скрипач! За те три дня, что он бродил по нашей деревне, Марта успела влюбиться в него.

— Черт возьми, он только строил из себя любезного мужчину, а на самом деле готовился к преступлению, — возразил ее муж.

— Боже мой! Я никак не могу поверить, что этот мужчина так ловко скрывал свое извращенное нутро, свои отвратительные наклонности! — подхватила Жерсанда. — Боже, я до сих пор дрожу от ужаса!

Разговор продолжался, но Анжелина едва слушала. Ее задели за живое слова старой дамы. «Если бы она знала, что я нашла медальон в футляре скрипки, если бы она знала о родимом пятне, о котором мне говорила Одетта в Тулузе! Теперь все должно решить правосудие. Впрочем, этот акробат порой странно себя вел, да и делал двусмысленные намеки. Он опасен, я уверена».

В конце концов Анжелине удалось убедить себя. После обеда она поднялась в комнату, чтобы собрать вещи. Ей помогала Октавия. Они не видели, как по дороге, связывающей Масса и Бьер, проехал черный фургон жандармерии, который везли две низкорослые, но коренастые вороные лошади. Это были арьежские пони, превосходные тягловые животные.

Чуть позже три женщины покинули Бьер в коляске мадемуазель Жерсанды. Ее кучер приехал к назначенному сроку. В коляске не хватало еще одного пассажира, поскольку Спаситель предпочел добираться самостоятельно. Они сделали остановку в деревне Касте-д’Алю, чтобы дать кобыле отдохнуть. Наконец на бледно-голубом горизонте показался прекрасный город Сен-Лизье со своими крышами и фасадами, золотящимися в лучах заходящего солнца.

Октавия легла рано, устав за эти два дня, выбившими ее из привычной колеи. Вот уже много лет ее жизнь текла без потрясении и сюрпризов, подчиняясь лишь желаниям, капризам и переменчивому настроению мадемуазель Жерсанды. В комнате было жарко, и Октавия приоткрыла окно. Легкий ветерок играл с льняной занавеской, защищавший комнату от мошкары. После беспокойного недолгого сна Октавия проснулась. Она лежала на довольно узкой кровати с медными спинками рядом с кроваткой Анри. Ребенок спал.

«Наш херувим измучился, — подумала женщина. — Дети не любят резких перемен. Да и я тоже, надо полагать».

Октавия с трудом сдержала вздох. Непонятная тревога мешала ей войти в привычный ритм существования, который она так ценила до поездки в долину Масса.

«Вероятно, мне не подходит горный воздух, — сказала она себе. — К тому же было совершено ужасное преступление. Голова кругом идет. О! Старая карга, напрасно ищешь себе оправдание. Ты лукавишь, моя бедная Октавия! Ты прекрасно знаешь свое больное место!»

Перед глазами Октавии возникло лицо Жана Бонзона, такое яркое в полумраке комнаты. Она будто слышала его суровый голос. «Теперь, когда я обратилась в католичество, я должна исповедаться. Но вот незадача! Прежде о своих чувствах я могла поведать одному Господу и никто ничего не узнал бы. Но как рассказать обо всем этом кюре?!»

На лбу Октавии выступили крупные капли пота. Она стала на колени и принялась читать «Аве Мария», представляя, как завтра войдет в исповедальню. «Святой отец, мне кажется, я согрешила… Нет, по сути, я ничего плохого не сделала. Святой отец, грешно ли думать о женатом мужчине? Знаете, я не открыла ему своих чувств и теперь нескоро его увижу. Мне не приходили в голову безнравственные мысли, нет. Это было, скорее, восхищение, уважение. О! Он образованный человек, и, когда говорит, я хочу только одного: слушать его».

Октавия поднялась с колен и тихо села на кровать.

«Нет, я не смогу рассказать об этом!» — подумала она.

Волосы прилипли к влажной спине. Вечером Октавия долго их расчесывала, и эти привычные движения перенесли ее в прошлое, когда она была молодой женщиной с темными косами, округлыми грудями и гибким станом. В день свадьбы ее муж открыл для себя ее сильное теплое тело с золотистой кожей.

«Три года счастья так мало, — вздохнула Октавия. — Я любила его, моего мужа. Мы дарили друг другу наслаждение, даже когда я вынашивала малышку. Но вспыхнула эпидемия холеры… Постепенно моя красота увяла, я словно не живу. Стираю, глажу, чиню белье, пришиваю или отпарываю кружева. А эти одинокие вечера! Только мадемуазель и я. Господи, мы прочитали все книги, наши языки устали жаловаться. Она оплакивала своего Вильяма и малыша Жозефа, я вторила ей. Возможно, мне надо было посмотреть вокруг и снова выйти замуж. Сейчас неожиданно появился рыжеволосый великан с такими глазами и таким голосом, и я пожалела, что осталась вдовой. Жан, Жан Бонзон…»

Анри во сне вздохнул. Потом повернулся на другой бок и заплакал. Октавия бросилась к малышу и пощупала его лобик.

— Что такое, мое сокровище? О, ты тоже весь в поту. Иди к Октавии. Иди ко мне, малыш.

Она взяла Анри на руки, уложила в свою кровать и легла рядом. Ребенок прижался к ее плечу.

— Спи, мой ангел, спи, — шептала Октавия. — Какое счастье, что ты есть! Завтра я испеку печенье, и мы пойдем гулять вдоль крепостных стен. Завтра я все забуду, да, да…