Аспект-Император. Книга 2. Воин Доброй Удачи - Р. Скотт Бэккер

Холодная жидкость проникла сквозь зубы и начала жечь ему глотку.

И наконец его спящее тело отозвалось на тревогу, Друз Акхеймион поднялся, задыхаясь и кашляя, отбиваясь от туманного образа чужой коварной жены.

Пропала древняя спальня. Пропал проникающий в комнату тусклый свет полудня.

Но яд все еще жег его изнутри.

Сидя на сухой траве, он долго отплевывался, покачиваясь и зажав голову руками.

Нау-Каюти. Он в Сновидении был Анасуримбором Нау-Каюти…

Когда его убивали в незапамятные времена.

Что же происходит?

Он повернулся к Мимаре, которая лежала не двигаясь, даже ее убогая одежда и огрубелая кожа не мешали ее красоте. Он вспомнил ее роковое заявление во время их первой и последней ночи вместе.

«Ты стал пророком… пророком прошлого».

Никогда он не видел ничего похожего, даже в самых темных кошмарах Сесватхи.

Они пересекали следы оленьих стад, по огромным равнинам разбегались, как прожилки, пересекающие друг друга бесчисленные тропы во все стороны, до горизонта. Видавшие всякие виды скальперы лишь присвистнули, пытаясь вообразить размеры стада, которое могло так истоптать землю.

– Земля содрогается при виде их, – поведал им Ксонгис тем вечером. В свою бытность Имперским Следопытом ему не раз приходилось встречать на своем пути такие стада. – Даже голые бегут от страха.

Но это…

Все утро они перебирались по, казалось, бесконечным, нагроможденным на друг друга ломтям земли, череде плоских холмов, все вверх и вверх. На гребне путники приостановились перевести дыхание, но его сразу же перехватило от вида открывшейся картины.

Это напомнило чародею Великий Каратай, неужели засуха превратила Истиули в северную пустыню? Пока его усталый взгляд пытался различить что-то вдали, он вдруг понял, что перед ним следы чего-то более грандиозного, нежели сплетенные меж собою оленьи тропы…

– Великий Поход, – крикнул он остальным. Горло перехватило то ли от удивления, то ли от ужаса.

Это чувство возникло, когда на поверхности раздавшейся во все стороны долины, в мазках серого и охры он начал различать множество черных точек. Мертвые.

Акхеймион понял, что это поле битвы. Перед ними распростерлось поле битвы, столь великое, что и дня не хватит пересечь его, даже с их скоростью, приданной кирри.

– Кто-то тут бился? – спросил Галиан, словно читая его мысли.

– Но не стенка на стенку, – сказал Ксонгис, всматриваясь щелочками своих узких глаз в северный горизонт. – Отбивались, скорее всего… Мертвые шранки разбросаны по всей долине.

– Основная битва была севернее, – всматриваясь в даль, сказал Клирик.

Картины из Сновидений одолевали старого чародея. В дни Первого Апокалипсиса, до пришествия Мог-Фарау, древние властелины Куниюри и Аорси оставляли за собой такие же следы разрушений, проходя через земли шранков.

– Скапливаются в Полчище, – услышал он собственный голос, повернулся и заметил на себе любопытные взгляды. – Огромным числом. Так происходит, когда с боем пробиваешься через тьму шранков.

– Теперь мы знаем, куда делись все шранки, – сказал Поквас, ухватив себя широкой ладонью за шею.

– Так точно, – кивнул Галиан, – зачем гоняться за объедками, когда такое обильное пиршество марширует через твои земли.

Их отряд уже мог разглядеть с тропы первую груду мертвых шранков. Их там лежало не меньше сотни, кожа совсем усохла, а конечности торчали, как палки. Ксонгису было сложно определить, когда именно они были сражены из-за засухи.

– Совсем завялились, – сказал он, рассматривая черные останки своим опытным взглядом.

На истоптанной земле редко можно было заметить даже травинку. Скоро они были посреди поля битвы, жалкая вереница на бескрайнем поле. Они наблюдали, как пируют падальщики, вороны выклевывают глазницы, как осторожно кружат волки бок о бок с шакалами. Видели обугленные останки, чуть возвышавшиеся из оплавленного песка. Внутренним взором колдун мог различить в рядах изрубленных тел людей, боевые порядки тяжеловооруженных воинов, шедших под знаменами со всех Трех Морей. На земле были большие выжженные круги, словно от погребальных костров. Мимара наклонилась и подняла с пыльной земли Кругораспятие из проволоки. Старый чародей видел, как она повесила его себе на шею на полоске сыромятной кожи. По какому-то странному совпадению, символ лег как раз поперек хор, скрытых у нее на груди.

Везде, куда ни смотрел Акхеймион, он видел следы магии, причем гностической, а не анагогической. Опытному человеку это было совсем не трудно увидеть, как разницу между следами меча и молота. Мимара однажды сказала, что Келлхус уважал древнюю монополию школы Завета на Гнозис, дававшей секретные познания только ведьмам – сваяли, как стимул для прочих Школ. Поэтому, замечая следы гностической магии, он не мог не вспомнить о своих прежних братьях и сестрах и в очередной раз подивиться, отчего его больше это не заботило.

Поэтому там, где он видел даже небольшие следы Гнозиса, он не мог не думать о своих былых братьях, удивляясь при этом, что ему все равно.

– Шранки! – захихикал Сарл откуда-то сзади. – Невиданное сборище! Тюки и тюки!

Капитан ничего не говорил. Клирик тоже не проронил ни слова. Оба шли, как будто виды вокруг них были взаимозаменяемы с любым другим пейзажем, как будто, куда б они ни ступали, груды мертвых окружали их. Но остальные вертели головами, тыкая пальцами в сторону различных ужасных достопримечательностей.

– Он наступает на Голготтерат, – пробормотала Мимара, шагая рядом со старым магом. – Он истребляет шранков…

– Что ты имеешь в виду?

– Келлхус… Ты все еще считаешь его обманщиком?

Он обвел взглядом бойню вокруг.

– Только Ишуаль даст нам на это ответ.

Призраки прошлого задвигались внутри его, призраки тех, кем он был. Когда-то, до своего изгнания, он бы при виде таких полей ликовал и плакал от радости. Аспект-император пошел в поход против Консульта в стремлении предотвратить Второй Апокалипсис: прежде он бы рассмеялся даже при одной мысли, что когда-нибудь доживет до такого зрелища, посмеялся бы над столь отчаянным желанием.

Но в нем сидел и другой призрак, призрак недавнего прошлого, того, кем он был всего лишь несколько месяцев назад, человека, который бы впал в ужас от этого зрелища, не потому, что он не молился за уничтожение Голготтерата – отнюдь, он стремился к этому с усердием истинного адепта школы Завета, – а потому, что он поставил на карту жизни невинных людей в безумном стремлении доказать, что миллионы верующих не правы, а сумасшедший скильвендийского варвара прав…

Что же произошло? Куда же пропал этот человек?

И если он пропал, во что же это превратило его поиск?

Он пытливо поглядел на Мимару, пока та не обратила на него внимание.