Аспект-Император. Книга 2. Воин Доброй Удачи - Р. Скотт Бэккер

– Ну и что? Ты меня собираешься вернуть матери?

Его взгляд перешел с нее на линию горизонта. Багровый свет красил его бороду в кровавый оттенок.

– Мы пойдем к Сокровищнице… Как и раньше.

– Почему? Что тебе велел мой отец?

Он достает нож и начинает подрезать огрубевшую кожу вокруг ногтей.

– Почему? – восклицает она. – Я требую объяснений, почему?

Он оторвался от своего нехитрого занятия и перевел на нее внимание, один его взгляд заставил ее трепетать. Лорд Косотер всегда пугал ее. Угрозы только распаляли его. Для него злодеяния были просто еще одним привычным занятием, на уровне инстинкта. А доброта – словно туман, что-то не совсем реальное. Для него острие клинка – первая из признаваемых им границ.

Вторая же – вера… В мужа ее матери. Даже после столь долгого пути, в дикую глубь за пределы Новой Империи, она так и не вырвалась из сетей аспект-императора. Мысль, что он заудунианин, делала Капитана еще более устрашающим.

Она не переспрашивает.

Покопавшись в сумке мага, Мимара обнаружила там только пять связок пергамента с неразборчивыми письменами, вероятно, подмокшие при переправе и запачканные кирри. И небольшую бритву, покрывшуюся ржавчиной, которую она прячет за пояс.

Хотелось заплакать, когда они снова двинулись в путь. Крикнуть, сбежать, выцарапать глаза Капитану. Но она опускает голову, сутулится и смотрит на свои ноги, пока не надоедает. Она избегает взгляда скальперов, оставляя их на периферии зрения, где они кажутся лишь ухмыляющимися тенями, сливающиеся с фоном пустошей.

После того как ее вывели на чистую воду, она чувствует себя голой, незащищенной.

Старого мага держали постоянно связанным и с кляпом во рту. Когда они останавливались, чтобы поесть, Галиан либо Поквас вынимали кляп, в то время как Капитан болтал перед его лицом Хорами, его собственными или теми, который он украл у нее. Акхеймион избегает любого взгляда на амулет, смотрит только вниз или вправо. Он не говорит ни слова, даже без кляпа, скорее всего потому, что Лорд Косотер намекнул ему, что любой звук, обычный или тайный, повлечет его мгновенную смерть. Иногда толстые пальцы, держащие Хоры, придвигаются слишком близко, заставляя мага кривиться от боли, когда кожа начинает превращаться в соль. Спустя несколько дней лицо его делается похожим на лоскутное одеяло из болячек и полосок покрасневшей кожи.

Он напоминает ей отшельника, которого сожгли заживо в Каритасале, когда она была еще достаточно юна, чтобы чувствовать сострадание к другим. Жрецы шрайи вели старика по улицам, порицая его за еретические заявления, призывая стать свидетелями его очищения пламенем. Только Акхеймион одет в расползающиеся шкуры, тот старик – в сгнившие лохмотья. Но во всем другом от их сходства было не по себе. Руки с грубыми костяшками, связанные спереди. Кляпы, чтобы заставить их молчать. Нечесаная копна волос и седая жесткая борода. И обреченный взгляд, которому была ведома судьба задолго до осуждения.

Время от времени старый маг смотрит на нее. Странный взгляд, который одновременно безнадежен и ободряет. Они всегда глубоко понимали друг друга, глубже бывает только глина под слоями почвы. Они оба были сломаны об колено Судьбы, и, как бы их жизни и катастрофы ни отличались, их сердца бились очень похоже.

Сохраняй спокойствие, девушка, говорили его глаза. И что бы со мной ни произошло, попробуй выжить…

Каждый раз его вид заставляет ее вспоминать о бритве, спрятанной в поясе.

Голос Акхеймиона она слышит теперь, только когда он в кляпе. Вечером первого дня он зарычал на Капитана через пропитанную слюной тряпку с такой яростью, что тот даже остановился. Его ноздри раздувались. Глаза безумно пылали. Кричал он до тошноты.

Капитан, как всегда, остался невозмутим, просто смотрел и ждал, пока уляжется приступ гнева чародея. А потом ладонью сбил его наземь.

Мимара замечает, как Галиан и Поквас обменялись ухмылками.

Так каждый вечер Акхеймиона заставляют принять кирри.

Она принимает свою долю без сопротивления.

Колл сидит в стороне, наблюдая за ними неподвижными глазами; она не помнит, когда последний раз слышала его голос. Говорит ли он вообще по-шейски?

Ущербы кажутся уже почти нереальными.

Она надеется, что Сома еще следует за ними – шпион-оборотень ее спас! – но уточнить невозможно, Капитан даже нужду ее заставляет справлять у всех на виду.

Остальные скальперы, а особенно Галиан с Поквасом, старательно ее не замечают. Они дали выход своему вожделению, полагая, что ее защищал только маг. Теперь, когда их намерения открылись, они ведут себя как честные воры, несправедливо обиженные. Сидят и молча едят. Кроме изредка бросаемых скрытных взглядов в ее сторону, они смотрят только на свои руки и в даль. Язва бунтарства, которая развивалась со времен Кил-Ауджаса, переросла в гангрену. Экспедиция теперь больше похожа на сборище воинственных племен, чем на отряд, объединенный общей целью.

Не по своей воле она попала в одно племя с Капитаном и Клириком.

Первые несколько ночей она лежала без сна, в большей степени размышляя над возможностями, чем над действиями, которые можно предпринять. Тело ее донимают самые разные ощущения: жесткая земля, колкая трава, щекотка от блох, ползающих по голове. Она замечает Белку, которая высовывается из узла Капитана. Под его рубахой она ощущает обе хоры, свою и Капитана – маленькие близнецы, средоточие забвения. Она примечает, как он спит, но каждый раз разочаровывается. Спит он всегда на боку, подложив под голову руку. Но каждый раз, когда ей казалось, что он уже в объятиях Оросис, он поднимал голову и лежал выпрямившись, будто вслушиваясь в темноту. Однажды она даже поползла к нему, охваченная лихорадочными мыслями. «Схватить свой меч! Схватить! Перерезать ему горло!» Но тут его рука легла на пояс, и Мимара замерла, потому что затем пальцы Капитана опускаются на нечищеную рукоять его меча.

После этого она решает, что он вообще никогда не спит. По крайней мере, по-человечески. Капитан с Клириком редко разговаривают друг с другом и почти никогда не обращаются к ней. За все путешествие она так и не поняла природы их отношений. Выгода для Капитана очевидна: скальперы получают награду по количеству добычи, а убийцы неостановимее Клирика представить себе невозможно. Но что может заставить нечеловека, к тому же ишроя, подчиниться воле смертного, пусть даже такой несгибаемой, как у лорда Косотера? Она снова и снова возвращается к этому вопросу, надеясь, что разгадает хотя бы эту тайну. Дни минуют, она наблюдает их вблизи, но отношения их становятся только загадочней.

Спустя неделю после пленения Чародея она проснулась от звука, который сперва не могла понять, пока сквозь сон не заметила Клирика, который, скрестя ноги, сидел позади спящего Капитана. Он плакал. Она боялась пошевелиться, лежа на твердой земле, через покрывало чувствуя жесткие стебли трав, и даже боялась вздохнуть. Клирик сидел, положив руки на колени и совсем низко опустив голову, виднеются тяжи сухожилий и выступающие позвонки на шее. Он дышал часто, как бешеная собака, но глубоко, словно загнанная лошадь. Его стоны бездонны, как Кил-Ауджас. Он мямлил и бормотал нечленораздельные слова, которые она не в силах была разобрать. Словно неконтролируемые удары волнами бьют по его телу, начиная свой путь в руках и перекатываясь в плечи, будто призрачная птица стремится вырваться из него наружу. От него исходит чувство героической меланхолии, тягостное и великое, как и древние времена, которые его породили.