Горький вкус времени - Айрис Джоансен

Жюльетта прошла по комнате и опустилась на указанный им стул, озадаченно глядя на него.

– Жан-Марк, ты ведешь себя очень странно.

– Да? – Он снял рубашку и отбросил ее в сторону. – Потерпи. Я делаю это с определенной целью.

Жюльетте было совершенно наплевать на его цели. Ей хотелось прикоснуться к нему, сомкнуть пальцы на темной курчавой поросли на его груди, потереть ладонями гладкие, твердые мускулы его плеч.

– Прошло семь недель, Жан-Марк. Он согласно кивнул.

– Слишком долго. У меня было много времени, чтобы подумать. – Жан-Марк сел на кровать, стащил левый сапог и взялся за правый. – О тебе, Жюльетта.

Жюльетта прикусила губу. Боже милостивый, как он красив! Заливший комнату солнечный свет высвечивал каждую черточку его лица, мускулистую лепку его груди и плеч.

– Ты не хочешь спросить, о чем я думал? – Жан-Марк отбросил второй сапог, снова встал и быстро принялся раздеваться дальше.

– А мы не можем поговорить об этом потом?

Жан-Марк уже стоял обнаженный, и, глядя на него, Жюльетта ощутила, как все ее тело занимается жаром.

Он стоял посреди комнаты, слегка расставив ноги, с тугими стройными ягодицами, откровенно возбужденный, каждый мускул его тела был напряжен.

Воздух в комнате сгущался и тяжелел, вибрировал от их возбуждения. Жюльетта приподнялась.

– Нет. – Жан-Марк подошел и мягко усадил ее на стул. Опустившись на колени рядом со стулом, он взял девушку за руки и крепко сжал их. – Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделал?

Он стоял перед ней на коленях, прекрасный, обнаженный бог, спустившийся с Олимпа, чтобы соблазнить смертную.

Взгляд Жан-Марка был прикован к лицу девушки.

– Я хочу что-то дать тебе. Я всегда только брал. А теперь хочу, чтобы брала ты. – Его пальцы крепче сжали руки Жюльетты. – Воспользуйся же мной, Жюльетта.

Потрясенная, Жюльетта могла только смотреть на него.

Жан-Марк поднял ее руку и прижал к своей обнаженной груди. Она почувствовала под ладонью курчавые волосы, услышала бешеные удары его сердца.

– Я хочу тебя, – выдохнул Жан-Марк. – Я еще никогда так тебя не хотел. Мне важно, чтобы ты знала это.

– Тогда, ради всего святого, возьми меня, – возбужденно предложила Жюльетта.

Жан-Марк покачал головой, и его губы тронула еле заметная улыбка.

– Скажи мне, чего ты хочешь. Хочешь, чтобы я раздел тебя?

Жюльетта судорожно кивнула.

– Это было бы замечательное начало.

Жан-Марк встал и поднял ее на ноги, ловко расстегивая застежки платья на ее шее. Жюльетта ахнула, когда его пальцы коснулись кожи. Она вскинула глаза на Жан-Марка, и от того, что она увидела, ее сердце заколотилось еще сильнее.

От напряжения золотисто-оливковая кожа на его скулах натянулась, а темные глаза сверкали, удерживая ее взгляд.

– Помнишь тот первый день в каюте на «Удаче»?

– Конечно, помню.

Платье скользнуло к ногам девушки зеленой шелковой пеленой.

Жан-Марк медленно опустил голову, и его губы с величайшей нежностью прижались к ее плечу.

– Прошу вас, Жюльетта.

Жюльетта вздрогнула, когда его руки стали развязывать ее нижние юбки. Он пытался что-то сказать, но лихорадочное желание мешало ей слышать.

Нижние юбки упали на пол, и руки Жан-Марка метнулись вверх к ее грудям и стали ласкать их сквозь тонкую ткань рубашки, то сжимая, то отпуская. У Жюльетты вырвался низкий горловой звук, и она закрыла глаза, отдаваясь накатывавшимся волнам ощущений.

– Я вспомнил, как ты выглядела, лежа на корабельной койке, как храбро ты держалась на площади Революции. И я видел перед собой независимую девочку в гостинице в Версале. Я думал о чувстве, владеющем тобой, когда ты пишешь картины. Окутанная лунным и солнечным светом… – Наконец последние одежды девушки упали на пол, и Жан-Марк прошептал:

– Опьяненная радугой…

– Разве я это говорила? Боже милостивый, это было больше пяти лет назад в гостинице! Удивляюсь, как ты это помнишь.

– Я, наверное, помню каждое слово, когда-либо сказанное мне тобой. – Пальцы Жан-Марка скользнули вниз, лаская темные колечки ее притягивающего лона. – И я решил, что ревную к твоей живописи. Я хочу быть тем, кто показывает тебе радугу.

– Не понимаю.

Жан-Марк подхватил ее на руки и понес к постели.

– Я говорю о наслаждении. О таком остром, что оно граничит с болью, как то, что ты испытываешь, когда пишешь. – Он уложил Жюльетту на черное бархатное покрывало, затем лег сверху и мягко развел ее ноги. Затем вошел в нее медленно, осторожно, пока не заполнил ее горячее естество целиком. Пальцы Жюльетты вцепились в бархатное покрывало. Медлительность и мягкость ритма вызывали такую волну чувственности, что Жюльетте было непереносимо сладостно. – О твоем наслаждении, Жюльетта.

Жан-Марк ощущал каждую клеточку ее тела, его пальцы, казалось, обвили ее всю, забираясь в самые интимные места, доводя ее и удерживая на таких вершинах наслаждения, каких они ни разу не достигали за все месяцы, проведенные вместе. Раз за разом лихорадочное сладострастие заставляло ее вжиматься в его тело и отклоняться в том же ритме.

И ни разу за все это время он не позволил себе завершения, не довел себя до кульминации страсти.

День сменился вечером.

– Жан-Марк… – простонала Жюльетта сквозь туман наслаждения, крепко прижимая Жан-Марка к себе и удерживая его внутри своего тела. – Почему?..

Его теплая улыбка обволакивала Жюльетту.

– Я уже как-то говорил тебе, что, играя в эту игру уже долгие годы, я научился контролировать свои ощущения. – Он наклонился и поцеловал ее долгим поцелуем. – И не вижу причин, почему бы не воспользоваться этим умением, чтобы доставить тебе наслаждение.

И тут наконец Жюльетта поняла. Его добровольное самоограничение было извинением за все его прошлые попытки подавить и подчинить ее себе. Слезы жгли ей глаза. Жан-Марк, должно быть, действительно неравнодушен к ней, если смог оставить свое проклятое поле битвы и так много отдать ей.

– Ты насладилась? – прошептал Жан-Марк. Жюльетта выдохнула:

– Радуга…

– Тогда… – Его голос был едва слышен. – Прошу тебя, могу ли я сам получить наслаждение?

Пальцы Жюльетты судорожно сжали его плечи.

– Пожалуйста, Жан-Марк.

Он стал длинно, глубоко и с силой двигаться в ней, лицо его было искажено, словно от боли. Прошедшие часы, когда он сдерживал себя, наверное, были для него невероятно трудными.

Жан-Марк напрягся, вены на его шее вздулись, и все тело стало сотрясаться в судорожных конвульсиях освобождения.