Хроника взятия Сеуты - Гомиш Ианниш де Зурара

наше блаженство: сия есть та, что показывает нам, каковы будут наши награды после перехода (trespassamento) из сей жизни, и многие иные вещи, что собственным образом относятся к душе, о коих мы не заботимся много говорить в сем месте, поскольку наше намерение — в том, чтобы показать в сей главе не что иное, как то, что все добрые дела в сем мире пропали бы, когда бы не было письменности.

Как [иначе] знали бы мы сейчас, каковою была (quejando fora) та империя Ассирийцев, что среди прочих империй как по длительности времени (longura do tempo), так и по величию была весьма приумножена, чьим началом был царь Нин [425], и продолжалась она много веков (segres), протянувшись чрез преемственность рексов [царей] до времен Озии, царя Иудейского [426]; и по причине распущенности (desordenanca) Сарданапала [427] была уничтожена Арбатом, военачальником Мидян [428]? Равным образом царство Халдеев [429], о коем столь часто поминает Святое Писание, где правил Навухадоносор (Nabucadonosor) [Навуходоносор] [430], [было уничтожено] потому что Балтасар [431], его внук, впал в великую гордыню (se pos em grande oufana) на том пиру, о коем упоминает Даниил [432], и на следующую ночь был унижен (encurvado) царем Римлян [433].

Как [еще] могли бы мы знать о необузданности (desordenanca) царя Ксеркса [434], когда он с тремястами восемьюдесятью тысячами воинов и сотней тысяч кораблей [435] перешел в Грецию и был разгромлен малым отрядом Греков из-за одной лишь своей горделивой самонадеянности, когда пренебрег полезным советом Амагара-философа (Amagaro filosofo) [436]?

И как бы знали мы, равным образом, о доблестных ратных деяниях, что вначале содеяли рексы Римские до времени Тарквина [Тарквиния] Гордого (Tarquino soberbo) [437], из-за чьего распущенного сластолюбия рексы были изгнаны прочь из владений Рима [438], и [его граждане] стали управляться указами диктаторов и консулов, в чем находим мы великие наставления, кои принимаем для ведения дел государственных? В каковых проявили себя столь добродетельно Марк Фурий Камилл [439], и Марк Регул [440], и Аппий Клавдий [441], и Квинций [442] Фабий [443], и Луций Павел [444], и Клавдий Вер [445], и Марк Марцелл [446], и Луций Пинарий [447], и великий Сципион Африканский [448], и затем Марк Туллий Цицерон [449], и Марк Клас (Marco Claso) [450], и Гай Цезарь, и Помпей Великий [451], и добродетельный Катон [452], и равно все прочие благородные люди того времени, каковые по доброй воле шли на смерть, дабы впоследствии во веки веков имена их находились бы в писаниях (escrituras) как достойные великой памяти, как говорил Вултей (Vulteo) [453], когда в земле Далматийской, на побережье (ribeira) Адриатического моря, что лежит против запада (que jaz contra o ocidente), высказывал доводы, взывая к Цезарю и к его жребию (se rezoava contra Cesar e contra sua ventura), ободряя своих всадников, дабы они ожидали смерти на следующий день, каковую они полагали весьма верною чрез Отавиана (Outaviano), военачальника Помпея [454]. «О благородные юноши, — говорил он, — укрепите себя в доблести супротив фортуны и дайте совет делам вашим посмертным (dai conselho as cousas de vossa postumaria), ибо то немалая есть жизнь, что нам остается, так как в ней имеем мы время выбрать, какой смерти желаем, равно и слава нашей смерти не хуже самой жизни, каковую [смерть] мы через некоторое малое время можем обрести; ибо умереть для того, чтобы жить, есть вещь счастливая», как обо всем этом пишет Лукан [455] в седьмой и восьмой главах своей четвертой книги [456].

И воистину не следует забывать о добродетелях тех первых авторов, что с такою глубокою изобретательностью и красноречивым стилем восстановили пред нашими очами награды и благородные заслуги превосходных ратных деяний, а также славу и почет судебных заседаний, чрез каковое положение столько чудесных вещей, содеянных рукою и произнесенных языком, доведено [до нас] с целью ясного познания.

И настолько сия изобретательность является совершенною добродетелью, насколько восстанавливает человека в его продолжительности до конца [срока] человеческой жизни, о коем ясная память всегда приносит угодное наслаждение сердцам, настроенным и расположенным к тому, чтобы следовать чести. И поистине немалая есть наша задача, когда чрез наш труд доблестные люди по справедливости обретут заслугу за великие свои дела.

И говорил поэтому Туллий в книге de senectute [457], что ему не печально было умирать, поскольку он знал, что памяти его не суждено было исчезнуть с его смертью, поскольку, говорил он, «я прожил с такою пользою, что кажется мне, будто родился я не напрасно» [458]. И какая есть более надежная могила для всякого князя или доблестного мужа, нежели запись, что представляет подлинное знание о его прошлых деяниях? Воистину, всякое благородство людей было бы уничтожено, когда бы не увековечили его (a nao puseram em fim) перья писцов.

И посему говорил Лукан в восьмой книге своей истории, сообщая о том, как Цезарь прибыл на то место, где была Троя, рассказывая (contanto) там о разрушении тех столь великих вещей, в каковые Цезарь вглядывался со столь великою тоскою, поскольку он сам и весь царский род Рима происходил из колена Энеева [459]. «О святой и великий труд авторов историй, — говорит Лукан, — как отнимаешь ты у смерти все вещи, кои находишь, и сохраняешь их в памяти, дабы они не забылись и не умерли (moiram), и наделяешь смертных людей возрастом, что продлится вечно» [460].

И посему, завершая (concludindo) сию главу, уразумеем, что великим государям и иным добрым людям надлежит так доблестно поступать в своих деяниях, чтобы авторы историй нашли причину описать их дела в достославную их память и наставление другим, что после них пожелают обрести доблесть и отдалиться от порочных обычаев, так, чтобы имя их не оставалось навек пред людьми им на позор, поскольку помимо доброго имени, что никогда не умирает, или противного ему, что никогда не утрачивается, они приумножают в блаженстве, что относится к их душе. Поскольку те, что происходят из их рода, получая почесть за их заслуги, просят за них Бога, и