На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона - Валентин Пикуль

Треснули его по зубам — утих. И своими ногами дальше пошел.

Итак, занятия в гимназиях прекратились. Волею рокового случая — от папирос и дубинок — породились грандиозные осложнения. Зиночка Баламугова сидела на кухне, пила чай с кизиловым вареньем и горько плакала. Да и как было не плакать! Боря Потоцкий назначил ей свидание, а родители не пускали на улицу.

— Почему, — говорила Зиночка, — почему Машу Чацкую отпускают, а меня, словно каторжную, дома морят? Варварры!..

Вошел и сам папа Баламутов — участковый надзиратель по шестому (самому беспокойному) околотку города Уренска.

— Вот я, — сказал папа, — как сниму сейчас ремень да как заголю тебе яблочки… Не посмотрю, что ты с кавалером гуляешь!

Так-то вот, сидя взаперти, «бастовала» Зиночка. С горя она съела всю банку варенья. Боря такой красивый, такой загадочный, он так сладко целует Зиночку в подворотнях. И никого не боится! А этот противный околоточный надзиратель, который ее сделал (о чем Зиночка уже с шестого класса догадывается), не пускает ее на свидание с Борей…

— Я маме скажу — она меня пустит!

И вдруг… Вдруг в доме околоточного начались тайны, какие бывают только при дворе испанского короля. Как зачарованная, Зиночка вперилась взглядом, поначалу случайным, в замочную скважину. Видела — вошел со стороны улицы ключ. Провернулся неслышно. Скрипнула дверь, и появился перед тоскующей Зиночкой загадочный Боря Потоцкий.

— Авто и манто! — сказал ей Боря. — Нас ждут: канкан на столе, брызги шампанского и великий князь Сергий Александрович…

Зиночка схватила «манто» («драную кошку», как она называла шубейку) и выскочила на улицу. Автомобиль действительно ждал их за поворотом. Сели они, покатили, и всю дорогу Боря учил ее целоваться.

— Борька, — протянула Зиночка, — ты пил вино, и от тебя пахнет. Скажи, это правда очень приятно — пить вино?

— Зиночка, — ответил ей гимназист, — не я ли обещал вам сегодня брызги шампанского? За вами остается только канкан на столе, а Боря — не волнуйтесь — не подведет: великий князь тоже будет. Он уже поджидает нас на вокзале.

— А что это за князь? Или ты шутишь?

— Зиночка, — отвечал Боря солидно, — все будет в этой краткой и прекрасной жизни. Ловите мгновенья, пока не поздно…

Подкатили к вокзальному ресторану. Зиночка видела, как Боря щедро (откуда деньги?) швырнул пястку бумажек в кепку шофера.

— Из Тургая приехал, — сообщил Зиночке Боря, — там Совет все автомобили национализировал… Прошу вас, Зиночка!

— Мне так страшно, — созналась гимназистка, стоя возле дверей ресторана. — Что скажет папа, если узнает?..

Она сделала вид неприступной королевы и, прикрыв ресницами медовые глаза, вступила в шумно галдящий зал. Изгнанные из Купеческого клуба воротилы Уренска топили здесь свое горе — под пыльными пальмами. Боря подвел Зиночку к столику, где сидели уже трое его товарищей.

— А вот, — показал он на Ивасюту, — вот, Зиночка, и великий князь Сергий Александрович, как и обещал вам!

Ивасюта окинул гимназистку взглядом из-под бровей:

— Ничего маруха… Бастуете, девочки?

— Бастуем, — мигнула доверчивая Зиночка.

— Ну-ну, давайте, девочки… Мы вас подкрепим!

Полетела в потолок, ударив в нос лепного амурчика, выбитая взрывом пробка. И потекло шампанское… Первые брызги его — первого шампанского в скромной Зиночкиной жизни. Все дозволено сейчас ведь — дни свободы, а папа с ремнем остался дома.

— А я знаю… — сказала Зиночка, охмелев и смеясь охмеленно. — А я знаю… Великого князя Сергия Александровича давно уже убил Каляев, я это знаю…

— Прошу! — не растерялся Боря, показав на Севу Загибаева. — Вот и сам Каляев… собственной персоной!

— А я знаю, — сказала Зиночка, — Каляева давно повесили.

— У нас их два, — подмигнул ей Сева. — Один специально для повешения, а второй, это я, на развод оставлен…

Зиночка потянулась к молчавшему Моне Мессершмидту:

— Где-то я вас видела… А вы — кто, сударь?

— Это наш поп Гапон, — сказал Ивасюта. — Прошу любить его и жаловать… Эй, чеаэк! Раздави еще склянку шампуза!

Зиночка ела засохшее пирожное, Ивасюта полой пиджака вытер ей мерзлый апельсинчик, протянул вежливо:

— Герцогиня, его высочество преподносит вашей милости…

Опять полетела пробка — на этот раз в ухо швейцару, стывшему в дверях. Никогда еще не было Зиночке так хорошо! Так весело… Только вот великий князь Ивасюта не подходил к компании: глядел хмуро, челка свисала на потный лоб. А громадный перстень сверкал бриллиантом. И он этим перстнем так и стрелял вокруг себя — в брызги, в искры, в сверкание разноцветных огней…

— Вот так и живем, барышня, — сказал его высочество Ивасюта и, подцепив икры, размазал ее пальцем по хлебу, закусил бутерброд наполовину. Спросил: — А что у вас там в гимназии было?

Зиночка охотно стала рассказывать…

Ивасюта — в ответ — отпустил скабрезную пошлость.

Боря перегнулся, вспыхнув, треснул его по морде. В руке его высочества, сверкнувшей дорогим перстнем, появился браунинг. И сразу хлопнул выстрел. Пуля срезала из люстры хрустальную висюльку. Пошел звон — чистый. Зиночка схватилась за щеки. Отовсюду бежали лакеи, размахивая полотенцами и салфетками.

Ивасюта палил вокруг себя, дикий и яростный.

— И тебя убью, — кричал Боре, — и твою шмару… Выйдем!

Один лакей, самый старый, схватил Зиночку за руку, потащил ее прочь из ресторана. Швейцар быстро подал ей «манто» (кошку драную). Лакей кликнул извозчика, сам же и за дорогу расплатился заранее, — человек, видать, был он чуткий и хороший.

— Эх, барышня, — сказал старый официант. — Пожалейте вы себя. С эдаких-то цветущих лет нешто вам по ресторанам гулять? Да с кем? С бандитами? По ним же давно веревка плачет…

«Разве Боря — бандит?» И всю дорогу Зиночка горько плакала.

Дверь ей открыл сам околоточный надзиратель.

— Снимай пальто, — сказал. — Проходи. Сейчас поговорим…

И привычным жестом, как в родном участке, раздернул на животе ремень. Толстый ремень — полицейский, от казны полученный.

— Бей меня, папочка! Бей меня, родненький! — кричала Зиночка.

Папа-Баламутов лупил ее как Сидорову козу. А в глазах непокоренной Зиночки все еще стояли канкан на столе, брызги шампанского и великий князь Сергий Александрович.

«Противный Борька!» — И она заснула.

Но ссора в ресторане закончилась плохо…

Ениколопов открыл дверь: на пороге стоял бледный Боря Потоцкий — рукав шинели в крови, глаза в тоске и боли.

— Помогите, — сказал, падая внутрь ениколоповского дома. Лежал на полу, всхлипывая. Сущий младенец!