Холокост. Новая история - Лоуренс Рис

На первый взгляд, все эти несбыточные надежды, которыми тешили себя венгерские евреи, выглядят странно. Ведь в 1943 году после службы в трудовых батальонах на территории Украины, где проходили массовые убийства еврейского населения, домой вернулись несколько тысяч венгерских евреев. Они-то уж точно знали, что там происходило. Свидетели действительно подтверждают, что в 1943-м уже слышали о широкомасштабных акциях от венгерских солдат и еврейских призывников, возвращавшихся с Восточного фронта11.

Конечно, уровень осведомленности у много чего знавших евреев Будапешта и у евреев из отдаленных сельских районов, слышавших лишь о том, что случается в соседних деревнях, был разный, но и те и другие жили надеждой. Они всему искали объяснение и находили его. Да, говорят, что немцы убивали евреев на Востоке, но может быть, эта политика распространяется только на советских евреев? Кто-то полагал, что нацистам уже нет смысла истреблять евреев сейчас, когда у них так неудачно складываются дела на фронте. И потом, теперь им наверняка требуется больше рабочей силы, чем раньше. Именно эти мысли и стремился внушить евреям Эйхман, обещавший безопасность всем, кто будет соблюдать порядок и дисциплину.

Наверняка знали евреи только то, что венгерские жандармы, равно как и многие другие венгры, обогащались за их счет. Израэль Абелец видел, как жандармы обыскивали евреев и забирали у них деньги и драгоценности. Семья Алисы Лок Каханы потеряла все — дом, свое дело. И то и другое приобрел за бесценок некий господин Крюгер. «Я была совершенно растеряна, — вспоминает о том моменте, как они шли в гетто, Алиса. — В голове стояла сцена исхода из Египта. И господин Крюгер смотрел, как мы уходим, — не с сочувствием, а со злорадством. Владелец нашей фабрики, владелец нашего дома»12. Появились слухи, что жандармы по всей Венгрии даже пытают евреев, чтобы выяснить, где они прячут свои деньги13.

Центральную роль в своем плане депортации венгерских евреев нацисты отвели Освенциму. Это не было однозначным «решением еврейской проблемы», какое обеспечивали лагеря смерти, действовавшие в рамках реализации операции «Рейнхард» — государственной программы Третьего рейха по систематическому истреблению евреев и цыган в генерал-губернаторстве. Нет, комплекс лагерей Освенцима предлагал несколько вариантов ответа на извечный вопрос национал-социалистов: как им поступать с евреями? Свою роль, как мы уже знаем, тут сыграли и ощущение капитальности этого объекта, и эффективность «процесса», ведь с 1943 года в Биркенау действовали четыре новых крематория с газовыми камерами. Кроме того, уже было завершено строительство железнодорожной ветки, дающей эшелонам возможность проходить под аркой из красного кирпича непосредственно в лагерь. Раньше «рампа», на которую высаживали прибывающих, тоже находилась недалеко от железнодорожной линии, примерно посередине между главным лагерем и Освенцимом-Биркенау, но теперь путь обреченных на смерть до газовых камер стал занимать считаные минуты. Чтобы так обустроить объект, потребовалось четыре года, но образ Освенцима как лагеря смерти в этот краткий период — всего несколько месяцев — стал одним из символов Холокоста, не в последнюю очередь потому, что сохранились фотографии прибывавших в Биркенау венгерских евреев, сделанные эсэсовцами.

И все-таки страшнее всех усовершенствований в «процедуре» стало то, во что превратился Освенцим в концептуальном плане. Теперь это была самая большая из всех существующих в Третьем рейхе фабрик смерти, где люди через несколько часов после прибытия превращались в пепел, но сначала их в прямом смысле слова сортировали. Еще живых людей сортировали как сырье… Селекция проводилась в Биркенау. Стариков, детей и всех других, кого нацисты посчитали ненужными, сразу вели в газовые камеры. Прошедших отбор обычно направляли в «карантинный» лагерь, тоже на территории Биркенау. Там они находились до двух недель, после чего оказывались либо в трудовых лагерях поблизости, либо отправлялись дальше, часто в лагеря рядом с промышленными предприятиями на территории рейха. Работавших в лагерях близ Освенцима, но со временем перестающих «приносить пользу» возвращали обратно в Биркенау, и там уже их ждала смерть.

Нацисты наконец нашли возможность решить дилемму отношения к евреям, которая не давала им покоя с самого начала процесса истребления: как примирить пользу эксплуатации евреев в качестве рабочей силы с идеологическим императивом их физического уничтожения? На Ванзейской конференции в январе 1942 года Гейдрих говорил о том, что евреев надо высылать на восток, чтобы строили там дороги и постепенно вымирали от истощения, но практические детали данного предложения никогда не прорабатывались. Вместо этого шли споры между теми, кто хотел бы сохранить евреям жизнь, дабы они трудились, и теми, кто хотел их просто убить. В Освенциме появилась возможность реализовывать обе эти цели, изначально, казалось, взаимоисключающие. Во всяком случае до тех пор, пока не иссякнет поток заменяемых работников. И при этом делать все в совершенно спокойной обстановке. Возможность восстания в Освенциме нацисты не допускали даже в мыслях. Зона безопасности, окружающая лагерь, простиралась далеко за границы колючей проволоки главного лагеря и Биркенау, а в последнем разные секторы тоже были отгорожены друг от друга. Массовый побег, подобный тому, что произошли в Треблинке и Собиборе, здесь был нереален. Освенцим с его сетью дополнительных лагерей, обслуживающих множество промышленных предприятий, был отдельной вселенной. Попавшие в него заключенные жили, работали и умирали под бдительным надзором охраны. Наверное, именно то, что в 1944 году Освенцим стал практическим воплощением общего идеологического императива нацистов в том, что касалось созданного ими понятия Untermensch, и делает его одним из символов Холокоста.

В июле 1944-го венгерский еврей Израэль Абелец убедился во всем этом лично. Его семья ехала в Освенцим-Биркенау из Западной Венгрии в товарном составе, который шел несколько дней. Эшелон прибыл в лагерь по новой ветке, пройдя под аркой. Двери открылись… «Нам приказали выходить, — вспоминает Израэль, — а вещи оставить. Успокоили, что багаж будет доставлен позже». Он помнит, что все происходило очень быстро и сам процесс прибытия был хорошо организован. «К эшелону пришли заключенные, принесли воду. Каждый, кто хотел, мог утолить жажду». Израэль полагает, это сделали для того, чтобы прибывшие не запаниковали. «Мы спросили у подошедших к вагонам узников, что здесь такое, — говорит Абелец. — Нам ответили: “Трудовой лагерь”»14.

Члены рабочей команды помогали на «рампе». «Они сказали, что матери с детьми должны отойти в одну сторону, а мужчины — в другую, — продолжает свой рассказ Израэль. — Мой младший брат, которому было одиннадцать, пошел с матерью. Больше я их не видел. Я с отцом и старшим братом, которому исполнилось шестнадцать, оказался перед энергичного вида офицером. Он посмотрел на меня и по-немецки спросил, сколько мне лет. Я ответил, что четырнадцать, и добавил, что день рождения был несколько дней назад. Эсэсовец улыбнулся: “О, день рождения! Очень хорошо. Ты пойдешь с братом”. Отец тоже решил двинуться с нами, но этот офицер сказал ему: “Нет! Вам сюда”. Вежливо, просто показал направление небольшой дубинкой».

Израэль помнит: эсэсовцы хотели, чтобы все были спокойны и не устраивали никаких сцен. Они все делали очень быстро, как на фабрике. Это напоминало конвейер, и в работе этого конвейера не должно было случаться никаких задержек. Увидев, как все происходит, Израэль уже не так тревожился — все будет хорошо. Они станут здесь работать, как все остальные. Абелец смотрел на евреев-заключенных и думал, что они будут такими же и их отправят трудиться куда-нибудь поблизости. Что касается отца, матери и младшего брата, которых отвели в другую сторону, он надеялся, что с ними тоже не случится ничего плохого. Просто они будут в другом лагере. В конце концов, именно так говорили заключенные, которые встречали прибывших. Они сказали, что их направят в другой лагерь…