«Птицы», «Не позже полуночи» и другие истории - Дафна дю Морье

промокли. Она вскинула руки к небу. Сила заполняла ее до кончиков пальцев. Возбуждение передавалось от ждущих ее деревьев, и от сада, и от выгона; сила и яркость их тайной жизни сообщились ей и заставили пуститься бегом. Это нисколько не походило на волнение, с каким обыкновенно предвкушаешь подарки ко дню рождения или в рождественском чулке. Это скорее было похоже на магнитное притяжение — дедушка раз показал ей, как оно действует, как маленькие иголочки вспрыгивают к концам магнита, — и сейчас ночь и небо над ее головой были гигантским магнитом. А то, что ждало внизу, было иголочками, которые так и тянуло вверх.

Дебора пошла к летнему домику: он не спал, как дом, обращенный к террасе, а был готов понять, сделаться сообщником. Даже пыльные окна его отражали свет, и паутинки мерцали. Она откопала старый надувной матрас и изъеденный молью автомобильный коврик, выброшенный бабушкой два лета тому назад, и, перекинув их через плечо, отправилась в путь к пруду. Тропа выглядела призрачно, и по нарастающему внутри напряжению Дебора поняла, что ей предстоит трудное испытание. Она еще не до конца избавилась от телесного страха перед тенями. Шелохнись что-нибудь — и она бы подскочила в непритворном ужасе. И все же она должна проявить неповиновение. Леса ожидают этого. Как старые мудрые ламы, они ждут от нее отваги.

Она ощущала их одобрение, пока шла своим нелегким путем сквозь строй высоких деревьев. Один лишь знак, что она в панике повернет назад, — и они бы надвинулись на нее удушающей массой, давящим протестом. Ветви превратились бы в руки, узловатые и корявые, готовые сомкнуться на горле, а листва на деревьях повыше свернулась бы и сложилась, как внезапно закрытые гигантские зонты. Поросль пониже, повинуясь приказанию, превратилась бы в терновник с миллионом колючек, где притаились бы, рыча и сверкая глазами, звери из неведомого мира. Явить страх означало явить непонимание. Леса не знают жалости.

Дебора шла по тропе к пруду, левой рукой придерживая матрас и коврик на плече, подняв правую в приветствии. Это был знак уважения. Она остановилась у пруда и опустила на землю свою ношу. Матрас будет ее постелью, коврик — покрывалом. Она разулась — тоже в знак уважения — и легла на матрас. Потом, накрывшись ковриком до подбородка, вытянулась на спине, глядя в небо. Теперь, когда испытание тропой окончилось, страх исчез. Леса приняли ее, и пруд был последним местом отдыха, входом, ключом.

«Я не буду спать, — думала Дебора, — я просто буду лежать здесь без сна всю ночь и ждать утра, но это будет вроде вступления в жизнь, как будто конфирмация».

Звезды высыпали гуще, чем прежде. В небе не осталось места без точечки света, и каждая звезда была солнцем. Некоторые звезды, думала она, только что родились, они раскалены добела, а другие — мудрые, они холоднее, ближе к завершению. Закон охватывает их всех, отмечает мятежные тропы, но как они летят и как падают, зависит от них самих. Такой мир, такая тишина, такой внезапный покой, все возбуждение улеглось. Деревья более не грозят, а оберегают, и пруд — это первобытный водоем, первый, последний.

Теперь Дебора стояла перед калиткой, у самой границы, и там была женщина, которая, протягивая руку, требовала билеты.

— Проходи, — сказала она, когда Дебора поравнялась с ней, — мы видели, как ты подходишь.

Калитка превратилась в турникет. Дебора толкнула его и, не встретив сопротивления, прошла.

— Что это? — спросила она. — Я и вправду наконец здесь? Это — дно пруда?

— Могло быть и так, — улыбнулась женщина. — Способов много. Просто случилось, что ты выбрала этот.

Другие люди напирали сзади, стремясь пройти. У них не было лиц. Они были лишь тени. Дебора посторонилась, чтобы пропустить их, и тут они пропали: оказалось, это призраки.

— Почему только сейчас, ночью? — спросила Дебора. — Почему не днем, когда я приходила к пруду?

— Это такой фокус, — сказала женщина. — Ловишь нужный момент. Мы все время здесь, наша жизнь течет рядом с вашей, но никто этого не знает. Фокус легче удается ночью — вот и все.

— Так я, значит, вижу сон? — спросила Дебора.

— Нет, — сказала женщина, — это не сон. И не смерть. Это тайный мир.

Тайный мир… Что-то такое, о чем Дебора всегда знала, и теперь картина прояснилась. Память об этом и облегчение были так безмерно велики, что, казалось, что-то взорвалось в ее сердце.

— Конечно… — сказала она, — конечно же…

И все когда-либо бывшее встало на свои места. Дисгармония исчезла. Радость оказалась невыразимой, порыв чувства словно на крыльях воздуха поднял ее прочь от турникета и женщины, и к ней пришло полное знание. Вот что это было — поток знания.

«Значит, все-таки это не я сама, — подумала она, — я знала, что не я. Просто мне дали такое задание».

И посмотрев вниз, она увидела слепую малышку, которая пыталась найти дорогу. Жалость охватила Дебору, она наклонилась и положила руки на глаза девочки, и они раскрылись, и оказалось, что это она сама в два года. И она вспомнила. Это было, когда умерла ее мать и родился Роджер.

— Это совсем неважно, — сказала она девочке. — Ты не потерялась. И не надо больше плакать.

Тогда ребенок, который был она сама, растаял, растворился в воде и в небе, и радость набегающего потока усилилась так, что тела не стало совсем — осталась лишь сущность. Не было слов — только движения. И биение крыл. Превыше всего — биение крыл.

— Не отпускай меня!

Это был стук сердца в ушах, и крик, и она видела, как женщина у турникета протянула к ней руки, чтобы удержать. Потом наступила такая темнота, такая мучительная, ужасная темнота, и снова — нарастающая боль во всем теле, свинцовая тяжесть в сердце, слезы, непонимание. И голос, говорящий «нет!», был ее собственный резкий, повседневный голос, и смотрела она на беспокойные деревья, черные и зловещие на фоне неба. Одна рука была безвольно опущена в воду пруда.

Дебора села, продолжая рыдать. Рука, побывавшая в пруду, была мокрой и холодной. Девочка вытерла руку о коврик. И вдруг ее охватил такой страх, что тело обрело власть над собой, и, отбросив коврик, она кинулась бежать по тропе, и теперь темные деревья насмехались над ней, а приветливость женщины у турникета обернулась притворством. Безопасность была в доме, за задернутыми шторами, надежность — с бабушкой и дедушкой, спящими в своих постелях, и, как лист, гонимый ураганом, Дебора пронеслась по лесу, через серебряно-росистый луг, вверх по ступенькам позади террасы и, через