Судьба ополченца - Николай Обрыньба

Картина была сто на сто тридцать. Писал ее и делал к ней акварельные и карандашные портреты. Позировали мне не только герои картины, но и пленные немцы. После фашистской пропаганды для них все было открытием, и то, что их партизаны не расстреляли, и то, как мы живем и как с ними обращаемся. А тут еще картины у партизан и пленных используют для позирования — это совсем их повергало в изумление.

Но в мае мне недолго пришлось поработать над картиной. Лобанок уезжал в Чашницкий район, в отряд Мити Бурко, состоявший из бывших полицаев, и, наверно, после моего разговора с Позняковым Дубровский ему посоветовал, а может, он сам решил, но только забирал он меня с собой, чтобы увезти с глаз Познякова.

Солнечным майским утром мы с Лобанком садились в бричку, я ехал с ним как телохранитель, Дубровский меня напутствовал:

— Смотри, Николай, отвечаешь за комиссара. А если что случится, должен вынести с боя. Береги Володю, тебе доверяю.

Мы обнялись. Позняков и Володя Качан, замначальника штаба бригады и заместитель Лобанка в подпольном райкоме, наблюдали эту сцену. Дубровский как бы говорил Познякову: смотри, этому человеку мы верим и даже свою жизнь поручаем.

Качан тоже запомнил этот разговор, ведь он слышал и то, что говорил обо мне Позняков в штабе. Прошли годы, и, когда мы встретились после войны, Качан мне напомнил: «А помнишь, как Дубровский тебя провожал? Вставил он перо Познякову!» А для меня тогда было трудно переоценить слова Дубровского, настолько я гордился этим доверием, значит, что-то правильное было в моем поведении, если люди так относились. Конечно, мне сразу стало тепло, и была гордость, что вот такие у нас, партизан, отношения и такие люди.

* * *

Путь наш с Лобанком лежал через деревню Стайск, куда мы и приехали спустя несколько дней, так как по дороге заезжали в отряды и в кавэскадрон, которым командовал Михаил Чайкин, бывший адъютант комбрига.

В Стайске стоял отряд Николая Сафонова, мы рады были встрече, и я сфотографировал Николая со Стасей, его женой, он попросил. Стася была медсестрой, они познакомились и поженились в партизанах.

Через день после нас приехал в Стайск Позняков с информацией о Пятом пленуме ЦК. Собрали людей, и я сфотографировал партизан, слушающих Познякова. На этом с ним расстались, до встречи на строительстве аэродрома, где опять нам пришлось близко столкнуться.

Еще не разошлись с собрания, как прискакал связной, доложил, что немцы пошли в наступление, заняли большак и подходят к селу. И уже налетела авиация бомбить деревню. Поднялась кутерьма, и в первую минуту неразберихи мне пришлось закрыть Володю буквально своим телом. Выбегали из домов жители, волокли к лесу все, что могли, в ночвах{38}, санях, телегах, бричках. Возле изб стояли у всех заранее приготовленные возы, в них вбрасывали подушки, одеяла, сажали сверху детей, женщин, хватали шлейки — запрягались и тянули обозы. Мы с Лобанком тоже побежали к лесу, на бегу Володя приказал:

— Вернись, Николай, запряги коня и пригони.

Неприятно да и не было жесткой надобности возвращаться в деревню под бомбежкой и еще ожидая каждую минуту, что с другой стороны в нее ворвутся немцы. Добежал благополучно. Конь у Володи был с норовом, кусался и мог задними ногами стукнуть, но в это время взрывались бомбы, стоял визг пронзительный пикирующих бомбардировщиков, потому, наверно, конь стоял смирно, пока я вставлял ему удила в зубы. Возле конюшни, где я пóрался с Володиным жеребцом, находилась хата нашей хозяйки в Стайске, там жены Карабаня, Сафонова и Феня Полонская были заняты готовкой обеда, рассчитывали, что будет с Позняковым торжественный обед. Только запряг коня, вдруг вскакивает в конюшню жена Карабаня, схватила меня за руку и втянула силой в хату:

— Садись! Съешь хоть ты немного, что мы наготовили!

Смотрю, на столе доски, на них стройными рядами выстроено огромное количество яичек, фаршированных укропом, и приготовлены скорлупки. Было указание приготовить обед, вот они и готовили, а приказа, что все отменяется, не было, следовательно, все бегут, а они продолжают готовить: сказано приготовить — значит, приготовь! Надо обед — будет обед! И уже налет авиации кажется явлением временным, на которое не надо обращать внимания, настолько свыклись с быстро меняющимися обстоятельствами, опасностью. Меня это поразило, эта еще одна черта русской женщины — свой долг, свою работу она будет выполнять в любых условиях. Тут такая бомбежка, авиация, а эти женщины, как завороженные, на них не действует паника, они продолжают свое дело, я еще подумал: «Вот как выполняют задание!» Налили мне молока, и я, стоя, съел несколько зеленых яичек, запил молоком и выбежал, сел в бричку и поскакал в лес, так как уже Лобанск, я видел, скрывался за деревьями.

Немцы начали артобстрел деревни, и разведка донесла, что они окапываются на своих позициях. Отряд Бурко оказался отрезанным от Стайска и лагеря. Сафонов решил скрытно обойти противника и ударить с фланга, пока он не закрепился. Нужно было срочно перебросить через лес орудие и снаряды. Но как? Лес заболоченный, а дорога, вымощенная деревьями, совсем сгнила. Предложил Сафонову:

— Нужно валить лес и строить дорогу.

— Строй! — решил Лобанок.

Дали мне коня, и я поскакал к отряду организовывать прокладку дороги. Быстро прошли по домам, мобилизовали население, собрали пилы, топоры и начали валить лэс. Подрубали и подпиливали деревья, валили их поперек старой дороги и, обрубая ветки, замащивали болото. Мне приходилось то рубить со всеми, то скакать вперед — торопить и следить за работой. Неожиданно наткнулся в лесу на женщин с детьми и стариков из Стайска, они стояли среди кустов и деревьев со своими тюками, повозками, и меня настолько поразила эта картина, что на минуту остановил коня и, не вылезая из седла, сфотографировал эту группу.

На что они надеялись — бросив свои дома, уйдя в лес в чем были?! В любую минуту их могли догнать немцы и расстрелять. Хватило бы двух очередей. Понимая это, все равно не захотели остаться под немцем. Тогда я понял значение слова — непокоренные.

Еще не закончили настилать дорогу, а уже потихоньку двинулась по ней телега со снарядами для орудия. Это очень опасное было дело, телега переваливалась на прыгающих бревнах, и от сотрясения снаряды могли взорваться.

За три часа настлали пять километров дороги, подтянули пушку, тянули ее цугом шесть лошадей, и ударили по окопам. Но выбить немцев не удалось. Они уже укрепились и продолжали подтягивать силы. Начались затяжные бои…

Мы тогда не знали, что налет на Стайск был началом блокады партизанского края. В середине мая немцы начали одновременное наступление на все ключевые гарнизоны партизан, стремясь очистить тылы своей армии. Линия фронта приближалась к Белоруссии.

В эти напряженные дни я получил задание от Лобанка найти место для аэродрома, нужно было принимать самолеты с Большой земли.

Трудное это было дело. За день я исхаживал десятки километров, обследуя окрестности в поисках подходящей площадки. Местность была холмистая и лесная, в низинах болота, а нужен был большой ровный участок с твердым грунтом. Однажды, вернувшись в Стайск, я узнал, что Лобанок с Позняковым и группой партизан уехал кружным путем в отряд Бурко. Наконец мне удалось найти ровную поляну и обмерить ее. Но, когда через несколько дней вернулся Лобанок, он отменил приказ, сказав, что слишком оторван будет аэродром от расположения бригады. На мой упрек, как он мог после приказа Дубровского уехать в опасное место, не взяв меня с собой, Володя отшутился.