Все не случайно - Вера Алентова

Надо сказать, что у нашего папы есть талант так интересно рассказать о какой-нибудь книге, которая ему понравилась, что ее хочется срочно прочитать всем, кто о ней слышал из его уст. На Юлю это тоже стало действовать, когда она подросла. А библиотека у нас огромная. Мы, учась в институте, перед экзаменами не вылезали из театральной библиотеки, а Юля в свое время не вылезала из папиного кабинета, где находила все, что ей было нужно.

Училась Юля во второй школе с шестого класса: вначале училась средне, а с девятого начала учиться блестяще. Переходный возраст был действительно трудным: в это время ее обижало буквально все, в каждом сказанном слове она видела только обидные смыслы. К счастью, этот период длился не очень долго. Потом Юля сразу превратилась из угловатого подростка в очаровательное создание и, главное, в очень ответственного человека.

Теперь она считала, что получать плохие отметки стыдно, и очень подолгу засиживалась дома над учебниками. Раз в неделю Юля полностью убирала нашу трехкомнатную квартиру: как правило, эта уборка выпадала на выходной день. Я ей такого задания не давала и долго радовалась, что Юля стала такая сознательная девочка! Но не так давно выяснилось, что решила она убираться все-таки не сама – ей велел папа. Юля совсем не была этому рада и даже обижалась, что в выходные все девочки гуляют, а она трудится, как пчела. Я сама очень рано взяла на свои плечи груз забот о нашем с мамой доме. Работала без подручных средств: без пылесоса, без стиральной машины и даже без горячей воды. Потому мне казалось, что такая уборка – не непосильный труд для девочки, а замечательный навык. Но то, что эта уборка приходилась на выходной, тоже добавляло обиды к уже имеющимся.

После девятого класса Юля стала раздумывать, где продолжить учиться после школы. Ее интересовали журналистика и литература, но папа уверил ее, что в Литературном институте в таком возрасте делать нечего: надо вначале поднабраться ума и жизненного опыта. Актерство ее тоже привлекало, но, мне казалось, в меньшей степени. Решила рискнуть поступать на актерский. Поскольку мы не верили, что можем объективно оценить дарования нашего дитяти, мы отправили ее поступать во все театральные вузы после девятого класса под другой фамилией – Большова. Педагоги в комиссиях не будут знать, что она наша дочь, а ей полезно потолкаться среди поступающих, тем более что поступление будет понарошку: ей еще целый год учиться в школе. Вот она и не будет нервничать, как всерьез поступающие, а спокойствие при поступлении тоже очень помогает. Когда читаешь перед комиссией, важен внутренний покой: он помогает сосредоточиться и унять лишнюю тревогу. Мы подумали: если педагоги оценят ее способности положительно, то ура! Можно будет в следующем году поступать всерьез, если не раздумает. Юля после всех прослушиваний прошла в два вуза: во МХАТ и в Щукинское. Значит, решили мы, она имеет полное право поступать всерьез.

Нам, конечно, хотелось, чтобы Юля поступила в школу-студию, которую закончили мы и в педагогов которой мы верили. В то время некоторые преподаватели, которые учили нас, еще оставались в строю. Но, разумеется, ни о каком блате речи не шло: никому мы не звонили и вообще не говорили, что Юля поступает в театральный институт. На этот раз Юля поступала под своей настоящей фамилией, потому что в случае успеха пришлось бы нести документы. Как ни странно, только после третьего тура Юлю узнал наш педагог Василий Петрович Марков. Проходя мимо стайки ребят, он вдруг остановился и спросил Юлю, не дочь ли она Веры и Володи. А вот набиравший курс Александр Калягин Юлю не узнал, но на курс принял. Всего же на курсе оказались три человека с известной фамилией: Саша Стриженов, сын Олега Стриженова и Любови Земляникиной, Саша Лазарев, сын Александра Лазарева и Светланы Немоляевой, и Юлия Меньшова, наша с Володей дочь.

Ученье давалось этим ребятам очень тяжело. Во-первых, все сокурсники поначалу считали, что они блатные, а стало быть – бездарные. Во-вторых, им надо было доказать, что они сами по себе что-то значат, а не являются только носителями известных фамилий. Это тяжелый труд, очень тяжелый. Я не знаю, как реагировали на успехи своих детей Стриженовы и Лазаревы, но мы, в нагрузку к вышеперечисленному, были Юлей недовольны, причем недовольны искренне. Педагоги ее хвалили, а мы не хвалили совсем; а на курсе постарше мы совсем разуверились в Юлиных способностях, и папа ей сказал, что, наверное, педагоги не решаются ее отчислить, чтобы не огорчать нас. Поэтому будет интеллигентно и правильно самой подать заявление и забрать документы. Я же помнила, что мою маму все время хотели отчислить и что ее способности открылись поздно. Да и самого Володю в студии педагоги не жаловали! И я считала, что это предложение папы преждевременно. Но Юля все-таки пошла заявление подавать. Алла Борисовна Покровская – любимый Юлин педагог на курсе – ее остановила и, узнав в чем дело, сказала, чтобы она больше никогда не звала родителей на экзамены по мастерству: дело не в ней, а в нас, вернее – в нашем «психозе». Есть родители, которым нравится с рождения все, что делает их чадо: они обожествляют его. А есть другие, которые предъявляют слишком высокие требования, и эти другие – мы. Когда Юля была маленькой, то похвалы она получала за все: и за танцы, и за рисунки, и за литературные опусы. Но когда выросла и тем более пошла в нашу профессию, требования наши возросли. Мне казалось, что Юля, вступив в мир актерства уже в третьем поколении, должна была бы избежать первоначальных ошибок. Я верю в преемственность природного дарования. Моя мама прекрасно рисовала, я рисую сносно, Юля – хорошо, а у внучки и вовсе талант – и знакомая художница сказала, что у нее от природы правильно поставлена рука. Так же и с актерством. Дети, которые выросли в актерских семьях и решили этот путь продолжить, лучше подготовлены к тому, чтобы принять и понять основы профессии. Но, конечно, это не значит, что они застрахованы от ошибок. От ошибок не застрахован никто, даже я сама, так долго уже находящаяся в этой профессии. Но к первокурснице Юле внутренние наши требования оказались необычайно завышены. Надо сказать, это свойство нашей семьи: мы и друг к другу в оценке творчества беспощадны. Я долго думала почему и поняла, что это происходит от абсолютной, основанной только на сумасшедшей любви и ни на чем больше, веры в совершенство любимого человека. Когда исполнение его не совершенно и не совпадает с твоими ожиданиями, это вызывает бурный протест: ты просто отказываешься верить, что совершенство не достигнуто.

Вообще я считаю, что люди, идущие в актеры, – это люди особого склада. Если можно так выразиться, они – не выросшие дети, которые сохраняют в себе детскую энергию, способность фантазировать и играть в игры. Это люди другой природы, другого склада ума и души. И это справедливо, пожалуй, для всех творческих профессий. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» Да, творчество рождается из всего! Но у актера оно еще и прилюдно – прямо здесь и сейчас, на глазах у тысячного зала. Именно это и есть сохраненная до старости детская способность – «не ведая стыда» играть на разрыв аорты любую страсть прилюдно. Дети ведь до определенного возраста не стесняются играть при любых обстоятельствах.

Существует представление, что у детей талантливых родителей отсутствует талант. И иногда действительно так случается – но чаще случается по-другому. Династии есть во всех профессиях, и в актерской в том числе. Но актерским детям обычно отказывают в таланте, потому что они у всех на виду. Актеров всегда больше судят, их ошибки и проступки вырастают в размерах стократно. И так было всегда, еще до появления соцсетей, в самые скромные эпохи – именно потому, что актеры на виду и в них любой может бросить камень.