Иные песни - Яцек Дукай

— Да что ты себе представляешь? — ворчал тот из глубин сбитой в колтун, частично обгоревшей бороды. — Надумали, после всего случившегося приходить сюда с огнем! А ну-ка, выбрось никотиану!

Перед тем, как покинуть дворец, Аурелия, в соответствии с приказом эстлоса Бербелека, сняла доспехи. Вместо них в дворцовом гардеробе она подобрала цветастую индусскую юбку, приличной для женщины длины, хотя и завязанную низко на бедрах. Помня про советы Алтеи, она нашла несколько одинаково бесполезных, хотя и красивых аксессуаров: ожерелье, приятно контрастирующий ярким серебром на фоне темной кожи, свободные цыганские браслеты, синие напальчники из кожи василиска. Строя глупые гримасы перед зеркалом, в конце концов она повязала голову армейским тюрбаном, алым, словно мидайское вино. Кем была она теперь? Кем-то переодетым или же самой переодевкой? Какую переодевку носила в собственной наготе? И кем бы осталась после того, как отнять тело? Быть может, правы были те, кто называл ее Пепельной Девой, ведь пепел всегда будет ее окончательной Формой. На самом деле, мы не знаем собственной морфы, пока не столкнемся с морфой чужой.

— Я не курю, — буркнула лунянка в ответ.

Бородач, казалось, уже не обращал на нее внимания; наполовину обернувшись, он обменивался гневными окриками на неизвестном Аурелии наречии с другими библиотекарями. Девушка присмотрелась к нему по внимательнее. Он был моложе, чем оценила на первый взгляд, грязная туника, всклокоченные волосы и прокоптившаяся кожа очень эффектно маскировали это. Но, судя по рубиновому перстню на шестом пальце и гневу в присутствии стратегоса Бербелека, бородатый мог быть даже аристократом.

— Конкретно же — «Зимний рассказ» Людвига Гунна, — объяснял тем временем Метону Меситу эстлос Иероним. — Та часть, что содержит отчет о свадьбе и обручении Максима Рога. Существует еще и рассказывающая о том же самом поэма Абаши Мстисловича, иногда прилагаемая к «Зимнему Рассказу». Кроме того, версия легенды об Исидоре Родосском, появившаяся еще до Провеги; тогда еще легендой ее не считали; Фукидид Второй сообщал про убийство кратистоса Петра Акантийца как об историческом факте. Знаю, что, кроме «Прославления» Фукидида, об этом говорится в «Херсонесских Записках» — якобы, у вас имеется их полное издание.

— Эстлос…

— Укажи мне человека.

— Мы еще не дошли до разделов древней истории. В настоящий момент…

— Я пойду сам.

— Ты же вызовешь пожар, эстлос, действительно…

— Хорошо. Аурелия, останься.

Стратегос бросил лунянке пырыкту (Аурелия схватила ее в воздухе над книжной кучей, в самый последний момент удержавшись от огненного размаха плеча), схватил Метона под локоть и потянул вовнутрь складов Библиотеки. Хоррорные поспешили за ними.

Бородач окинул Аврелию долгим взглядом из-под наморщенных бровей. Прижимая горячую рыкту к боку, та осторожно выбралась из лабиринта пергамента и бумаги, пока, в конце концов, не встала на разбитых плитах Священного Круга, за развалинами портика Библиотеки. Вавилонянин, вытерши руки тряпкой и выбросив ее в лужу, пошел за девушкой.

— Аурелия, так? — По-видимому, он улыбался, так сложились морщинки на покрытом копотью лице; но, поскольку борода все закрывала, об этом можно было лишь догадываться. — Не бойся, это мы кричим друг на друга просто так.

Действительно ли она вызывала впечатление испуганной девушки? Девушка, без слова, улыбнулась в ответ.

Вавилонянин протянул ей руку. Она подала ему свою. И вот тут он застал ее врасплох, склонившись и поцеловав внутреннюю часть ее запястья.

— Эстлос Кыкур Ашамадер. Это, случаем, не горячка? Слышал, что в городе появилась зараза; погибло слишком много текнитесов тела. Давай-ка уйдем с этого пожарища, я уже не выдерживаю смрада; все, что должно было сгореть, уже сгорело, остались только древние камни. Эстле. Прошу.

— Я должна ожидать.

— Это займет прилично времени. Прошу.

Они уселись на самой верхней ступени лестницы за развалинами храма Афины.

— Угощайся, хердонская смесь. — Портсигар Кыкура на две трети был уже пуст. — Здесь, эстле, мы можем перекурить.

— Я не курю, — повторила Аурелия, одновременно по-детски возбужденная и перепуганная фактом, что он принимает ее за аристократку — а она этого и не отрицает.

— Ммм, а мне как раз показалось, будто бы ты выпустила дым.

— Я…

— Вот, погляди, северный акведук рухнул.

Прикурив никотину, он указал ею направо, на квартал богачей. Оттуда так же вздымались в небо черные столбы; пожары безумствовали во всем Пергамоне.

Они находились на вершине холма, чуть ли не в двух стадионах от реки. Перед ними расстилалась мрачная панорама: разрушенный город, словно поле голых костей, архитектурных культей, выстающих их грязи, из перепаханной снарядами земли, из разбитой уличной мостовой. А за щербатым кольцом укреплений — Равнина Крови, цвет которой на кровь никак не походил, скорее уже — пепла. Даже воды Каикусса не отличались светлым оттенком.

Все так же дул западный ветер (море до сих пор не успокоилось после пароксизмом ауры Короля Бурь), принося на холм Афины жирный смрад смерти и сажу. Сплетни о заразе были правдивыми. Аурелия знала, что стратегос приказал сжигать трупы на восточном заречье. Понятное дело, имелись жертвы и среди победителей; Хоррор наверняка объявит новый набор — но, без всякого сравнения, гораздо больше пострадали защитники и гражданское население города. Впрочем, в антосе Чернокнижника, как правило, гражданских вообще было сложно различить; чем ближе к Уралу, послушание царило настолько сильное, что по приказу гегемона за оружие против врага брались все: мужчины, женщины и дети, старцы и безумцы. Правда, победителю впоследствии уже не угрожало вооруженное подполье или городское партизанское движение: после поражения население поддавалось с одинаковой покорностью.

Но дымы тех костров терялись за дымами все еще не затушенных пожаров. Тесная застройка Пергамона, в особенности, наиболее бедных кварталов, где основным строительным материалом было дерево, делала невозможной скорую остановку уже разыгравшегося огня. Между кривыми торнадо дыма и сажи Аурелия заметила барражирующую над городом «Уркайю»: луняне в этхерном скорпионе прослеживали перемещения огненного фронта и доставляли свежую информацию в штаб Медийской Колонны, которой стратегос поверил борьбу с огнем.

Огонь, огонь, огонь — не следует мне все время о нем думать. Я прекрасная аристократка из свиты Бербелека Победителя, я землянка и огня не знаю. Тьфу!

— …что у него молодая дочка, и…

— О чем ты говорил?

— Но я не замечаю подобия, все-таки морфы разные.

— Ах, нет, Алитея осталась в Александрии.

— Так я и думал. Но ведь он говорил же тебе, что собирается делать, правда? С этой идеей оставить восстановление города — это шутка?