Меч и крест - Лада Лузина

«Архангел Гавриил. Мишин», — подумала она. И побежала. Даша уже тащила бессмысленную и, кажется, вновь ставшую Катей Катю к выходу — ее ноги подкашивались, она остервенело мотала головой. Маша остановилась, пытаясь найти глазами свой рюкзак, и невольно вглядевшись в последний раз в огромные глаза Мадонны-Демона, увидела в них скорбь.

«Ты ни в чем не виновата, Эмилия! Тебе нельзя здесь…»

Лопнуло вдрызг оконное стекло, больно ужалив осколком Машину щеку.

«Да черт с ним, с рюкзаком!»

Проклятый Черт визжал, как проклятый, гасая по проклятой церкви.

— Маша! «Миша…»

— Маша, беги!!!

Черт на фреске у двери сломался и обронил когтистую лапу и, упав на пол, таки дотянулся ею до уже обвалившейся руки праведника…

Обезумев, Маша кинулась к византийскому иконостасу, пытаясь спасти Мишину мадонну.

Даша закричала.

И заглохла — кричать стало невозможно от плотной, лезущей в рот тошнотворной тряпкой духоты, вырвавшейся из ширящихся трещин в полу со скоростью разорвавшейся газовой бомбы.

«Миша, прости… Я не смогла… Прости…»

Мучительно плача, Ковалева побежала к двери, волоча по полу неподъемный меч и морщась, дабы не дышать. Дверь отчаянно звала ее, распахивая створки, голосом Даши. И уже стоя в ней, Маша увидела, как средневековый ангел Апокалипсиса свернул бледное и беззвездное небо в свиток… И рухнул наземь вместе со стеной.

«Я наливаю кофе в чашечку из мейсенского фарфора и слушаю звон колоколов Андреевской церкви».

Андрей Курков. «Последняя любовь президента»

Маша вывалилась на двор, судорожно ловя ртом воздух, и помчалась через клумбу к лужайке у забора.

— Машка, скорей! Че ты там? — Вываливаясь из окон и дверей, за ними полз черный и ватный дым.

— Что со мной? — лепетала Катя. — Где мы? Что здесь? Пожар?

— Как ты догадалась про цепь? — зачем-то спросила Маша, хотя этот вопрос ее уже совершенно не интересовал.

— Ну, я подумала, если она вошла, когда ее сняли, то если наоборот — одеть… Ой, мамочки!

Даша ошалело вытаращила глаза.

Бетонные плиты у входа в церковь принялись подскакивать в воздух, как летающие рыбы. Сделав кульбит в воздухе, одна из них раскололась натрое. Вторая полетела в их сторону… Из-под их ног шел белый пар.

— Все. Им конец, — выдохнула Даша.

— Кому?

— Сатанистам. Они в пещерах.

— Так нужно…

— Поздно.

— Пожарных! — заорала Катя. — Вызвать пожарных! Что это?!

— Огненный Змей… — выговорила Маша дрожащей челюстью.

— Так это что, правда про динозавра? — спросила Чуб, таращась на церковь, чьи белые стены едва просматривались в прорехах черного дыма. — Хочешь сказать, что сейчас оттуда выползет огнедышащий др-рр-рак-к-к-кон?

Ее зубы заело.

Маша инстинктивно отпрянула и остолбенела, а вслед за ней остолбенела и Катя.

Дым сменился красным огнем, огонь жарко обнял белую церковь и, запалив кроны соседних деревьев, в секунду достиг пяти зеленых куполов и полетел в небо длинными и остроконечными, стремительными стрелами пламени. А в дверном проеме появилась сотканная из пожара женская фигура и медленно двинулась к ним.

— Что же вы стоите, почему не убиваете его? — засмеялась Кылына.

— Убить огонь? — всхлипнула Маша. — Как? — Ее спина уперлась в каменную стену.

Женщина с лицом огненного врубелевского Демона шла к ним. Ее стопы поджигали траву…

— К выходу! Прорвемся! — грубо ткнула Чуб Катю в спину. И вонзившись в Машин рукав, потащила ее за собой, — та упрямо волочила за собой меч Добрыни, оказавшийся совершенно бездарным.

Кылына смеялась.

Безудержно.

Бесконечно.

И словно подгоняемый ее смехом, огонь рванул в небо с новой силой и поджег его.

Неба не стало.

Огромный шатер пламени натянулся над ними, как плещущиеся, полощущиеся паруса. Сразу стало нестерпимо жарко, но пот, в миг облепивший их тела, был липко-холодным от страха.

— Вот метла… Да брось ты эту железяку!

— Нет!

Кылына отвернулась от них, широко распахнув пламенные объятия огню.

— Войди в меня, супруг мой! — громогласно простонала она. — Стань мной, и я стану тобой! Силе не нужно тела, как не нужно тела буре! Пожару! Землетрясению… Земля, которую отняли у тебя, сегодня снова станет твоей!

И огонь услышал ее!

Он вздрогнул и бросился к ней, захлестнув собой, — тонкая фигура слилась с исполинским пламенем, пламя взлетело бесконечным столбом, равнодушно оставив обглоданную почерневшую церковь и обугленные деревья. Из больничных корпусов выбегали испуганные люди. Кирилловская гора заорала вдруг одним оглушительным страхом…

Троица застыла за забором — Маша с бесконечным вопросом внутри, Катя, очнувшаяся из небытия в черно-красном аду, и Даша, уже вцепившаяся в драгоценную и подтвердившую свою жизненную важность метлу, — не в силах оторвать взгляд от горящего небосвода, завораживающе страшного, пугающего и прекрасного.

И у них на глазах бесформенное и кажущееся бескрайним, золото-черное клубящееся пламя обрело края и форму. Два титанических крыла. Длинный сияющий хвост. И пять исполинских змеящихся голов…

Огонь-дракон взмахнул гигантскими крыльями и полетел на юго-восток.

— Боже! Я дезодорант забыла! — взвыла Чуб.

И Катя с Машей по-бараньи уставились на нее, пытаясь поверить в реальность этой нелогичной реплики и еще более нелогичного отчаяния в круглых Дашиных глазах.

— С тирлич-травой! — лопнула Даша, глядя на их вытянувшиеся лица. — Все! Мы не взлетим! Он уйдет!

— Дура! — бесстрастно выругалась Ковалева. — Мыло на той же траве. Ты ж им…

— Мылась! Ура! — заорала сиреной Землепотрясная. — Все на метлу! Катя на заднее седло! Маша на раму передо мной! Упустим!

— Не упустим, — с мукой сказала Маша. — Я знаю, куда он полетел. На Старокиевскую гору.

* * *

Они летели по горячему воздушному следу, и даже на вышине в двести метров было жарко, словно в трубах гигантской топки. И изгибающийся бесчисленными холмами Киев под ними казался лишь бесконечным извилистым лазом Змея под землей, сохранившимся в ландшафте вечного Города со времен пришедшего сюда Кия.

— Черт… Черт… Черт… — бессмысленно чертыхалась сзади Катя. И ее уносимые ветром слова мнились Маше далекими, как обрывки забытого сна.