Межвидовой барьер. Неизбежное будущее человеческих заболеваний и наше влияние на него - Дэвид Куаммен

парафине. «А вот это устройство, – сказал профессор Кабонго, показав на большую машину на одном из столов, – дает парафин. Вы достаете обработанный образец ткани из кассеты, а вот из этого крана вытекает поток теплого жидкого парафина. А потом он засыхает на образце, как кусок масла на хлебе. Теперь вы снимаете крышку с кассеты и подписываете на основании индивидуальный код, например, A90 или B71. Это архивный образец. «A» означает, что образец взяли при вскрытии (autopsy), а «B» – у живого человека при биопсии. Значит, кусочек лимфатического узла, который стал известен как DRC60, был обозначен B-что-то-там. Каждый закодированный образец записывается в гроссбух, а потом отправляется на склад».

– Склад? Какой склад? – спросил я.

В дальнем конце лаборатории был еще один дверной проем, завешенный синей шторой. Профессор Кабонго отодвинул штору, и я прошел за ним на склад образцов, узкий и тесный, уставленный стеллажами и шкафами. На этих стеллажах и в шкафах лежали тысячи запылившихся парафиновых пластинок и старые слайды микроскопов. Парафиновые кирпичики лежали стопками или в картонных коробках; некоторые из этих коробок были подписаны, некоторые – нет. Выглядело все, словно организованный хаос. Деревянный табурет был готов помочь любому неустанному, любопытному труженику науки, которому захочется порыться в образцах. Я, конечно, не собирался нигде рыться, но моя экскурсия внезапно дошла до кульминации. Здесь? Да, вот здесь, сказал профессор. Здесь несколько десятилетий пролежал образец DRC60. Он мог бы вполне добавить, не без местной гордости: до того, как стал «Розетским камнем» в изучении СПИДа.

92

Из кладовки за синей шторой этот образец и сотни других проделали длинный кружной путь – в Бельгию, а потом в США, оказавшись в результате в лаборатории молодого биолога из Аризонского университета. Майкл Воробей – канадец из Британской Колумбии, специализирующийся на молекулярной филогенетике. После магистратуры он отправился в Оксфордский университет, где получал стипендию Роудса; обычно это означает два года ненапряжной академической работы, которая сопровождается чаепитиями, хересом, игрой в лаун-теннис и прочим утонченным англофильством, а затем стипендиат возвращается к «нормальной» учебе или карьере. Воробей воспринял Оксфорд серьезнее: он остался там, написал докторскую диссертацию по эволюционной биологии на молекулярном уровне, а потом работал как постдокторант. В Америку он вернулся в 2003 г., став доцентом в Университете Аризоны и построив себе лабораторию уровня биобезопасности BSL-3 для работы с геномами опасных вирусов. Через несколько лет именно Воробей обнаружил ВИЧ в образце биопсии, взятом в Конго в 1960 г.

Воробей амплифицировал фрагменты вирусного генома, собрал их вместе, увидел, что они похожи на раннюю версию ВИЧ-1 и назвал эту секвенцию DRC60. Сравнив ее с ZR59, другим известным ранним штаммом, он пришел к драматичному выводу: вирус СПИДа появился у людей на несколько десятилетий раньше, чем считалось. Пандемия, возможно, началась с преодоления межвидового барьера еще в 1908 г.

Чтобы понять всю масштабность открытия Воробья и то, какой фурор оно произвело по сравнению с прошлыми идеями, вам нужно знать определенный контекст. По вопросу, когда именно ВИЧ-1 попал в человеческую популяцию, кипели нешуточные споры. В начале 1990-х преобладающим мнением, основанным на том, что было известно о ВИЧ-2 и дымчатых мангабеях, а также на некоторых других факторах, было следующее: ВИЧ-1 тоже пришел от африканского примата и, скорее всего, передался людям в двух отдельных случаях (группы M и O, единственные, которые были известны тогда) при разделке дикого мяса. Это предположение стало известно как «гипотеза раненого охотника». В обоих этих случаях некий мужчина

(или женщина) разделывал тушу ВИО-положительного примата и заразился вирусом через открытую рану, – может быть, порез на ладони или царапину на предплечье, или ссадину на любом участке кожи, измазанном кровью животного. Могло быть достаточно и раны на спине, если охотник нес тушу домой, закинув на плечи. Или язвочки во рту, если часть мяса съели сырым. Важно только одно: контакт с кровью. «Гипотеза раненого охотника» была умозрительной, но правдоподобной. Она не плодила лишних сущностей, не была слишком сложной и не требовала никаких маловероятных допущений. Она подходила к известным фактам, хотя эти факты и были весьма обрывочны. Но потом, в 1992 г. появилась новая теория.

Эта теория была неортодоксальной и очень спорной: ВИЧ-1 якобы впервые попал к людям через загрязненную вакцину от полиомиелита, которую тестировали на миллионе ничего не подозревающих африканцев. Сама вакцина, согласно этой теории, превратилась в метод доставки

СПИДа в организм. Кто-то, согласно этой теории, совершил потрясающую ошибку. Кто-то виноват. Научное высокомерие оказалось выше осторожности, и это привело к катастрофическим результатам. И, что самое жуткое, теория с вакциной от полиомиелита тоже казалась правдоподобной.

Вирусы, как вы уже видели, весьма хитроумны. Они лезут даже туда, куда их не просят. Лабораторные контаминации действительно существуют. Даже вирусное или бактериальное загрязнение вакцины на этапе производства тоже случалось. Еще в 1861 г. группа итальянских детей, которых привили от оспы материалом, полученным прямо из «вакцинной язвы», заболела сифилисом[214]. Вакцина от оспы, которую кололи детям в Кэмдене, штат Нью-Джерси, в начале XX века, оказалась загрязнена столбнячной палочкой, и девять привитых детей умерли от столбняка. Примерно в то же время партия дифтерийного антитоксина, приготовленная в Сент-Луисе с использованием сыворотки крови лошади, тоже оказалась заражена столбняком, и умерли еще семь детей. Тогда производители начали фильтровать вакцины; эта мера оказалась эффективна против бактериального загрязнения, но вирусы проходили и через фильтры. Иногда при производстве добавляли формальдегид, чтобы инактивировать вирус, из которого делали вакцину, и он вроде как должен был убивать и другие нежелательные вирусы, но это предположение не всегда оказывалось верным. Еще в середине XX в. некоторые партии вакцины Солка от полиомиелита оказались загрязнены вирусом SV40, эндемичным для макак-резусов. Присутствие SV40 в вакцинах несколько лет спустя вызвало горячие споры, когда появились подозрения, что этот вирус вызывает рак.

Существовали ли вакцины, загрязненные ВИЧ-1, и привело ли это к катастрофическим последствиям, – совсем другой вопрос. То, что вакцину действительно выдавали африканцам, это как раз несомненный факт. В 1957–1960 гг. родившийся в Польше американский ученый Хилари Копровский – менее известный конкурент Солка и Сейбина в деле разработки вакцины от полиомиелита – организовал выдачу своей вакцины-кандидата в восточных районах Бельгийского Конго и других близлежащих колониальных владениях. Сейчас эти области принадлежат Демократической Республике Конго, Руанде и Бурунди. Сам Копровский посетил Стэнливиль в 1957 г. и пообщался с врачами, которые позже стали руководителями испытаний. Доверчивые дети и взрослые выстраивались в очереди, – например, в долине Рузизи к северу от озера Танганьика, – чтобы получить пероральную дозу вакцины с ложечки