Анри Бергсон - Ирина Игоревна Блауберг

модели материи. А конкретен он потому, что единичен и отображает именно данный, единичный предмет, в отличие от понятия, которое может прилагаться ко множеству предметов. Общие, «чистые» понятия, с которыми до сих пор работала философия, не соответствуют ничему конкретному, их содержание неопределенно. И эти понятия можно включать друг в друга по степени общности, пока такой путь не приведет к идее идей, в которой пытаются найти объяснение всего: таковы Субстанция Спинозы, Я Фихте, Абсолютное Шеллинга, Идея Гегеля или Воля Шопенгауэра. Эту мысль Бергсон иллюстрирует на примере последнего понятия, Воли: если приложить его ко всей целостности вещей, оно утратит свое значение, окажется пустым, поскольку включит в себя и материю и дух. «Неважно, говорят ли “Все есть механизм” или “Все есть воля”, – в обоих случаях все смешано. Тогда “механизм” и “воля” становятся синонимами “бытия” и, следовательно, синонимами друг друга…» (р. 60). Как бы философы ни пытались строить свои системы исходя из некоего понятия, абстрактного принципа, существование может быть дано только в опыте, будь то внешнее восприятие или, когда речь идет о духе, – интуиция. Только понимание этого может, по Бергсону, уберечь от догматизма, ставшего чертой новоевропейской философии.

Здесь Бергсон вспоминает о своих сомнениях по поводу целесообразности использования термина «интуиция» (мы упоминали об этом в связи с разбором «Введения в метафизику»). Ведь уже Шеллинг, Шопенгауэр и другие философы, почувствовав, как он полагает, неспособность концептуального мышления достичь сути вещей, обратились к сверхинтеллектуальной способности – интуиции. Но поскольку все они считали, что интеллект действует во времени, а стало быть, превзойти его – значит покинуть сферу временного, то интуиция носила у них вневременный характер. Однако такая интуиция остается привязанной к интеллектуальному; исходя из одного начала, которое, будь то Субстанция, Я, Идея или Воля, представляет собой «понятие понятий», обобщение всех понятий, она стремится охватить сразу тотальность вещей. Подлинно интуитивная метафизика, которая следовала бы изгибам реального и расположилась в длительности, могла бы, по Бергсону, дать каждой вещи объяснение, соответствующее именно ей. И то единство, к которому она таким образом придет, будет не единством абстрактного и пустого понятия, но единством богатым и полным, единством континуальности.

В связи с этим Бергсон обращается к проблеме общих идей, которую рассматривал и в ранних работах. Но во «Введении», исследуя вопрос о том, как возникают общие идеи и соответствуют ли они чему-либо в реальности, он существенно углубляет свою концепцию. Понятия, облеченные в слова, отмечает он, чаще всего «вырабатываются социальным организмом с целью, не имеющей ничего метафизического» (р. 61). Общие идеи существуют в силу практической и социально обусловленной способности сознания познавать или воспринимать общности. И такая способность имеет прежде всего жизненное значение. «…Всякое живое существо, может быть даже всякий орган, любая ткань живого существа обобщает, т. е. классифицирует, поскольку умеет собирать в той среде, где оно существует, в самых разных веществах и предметах части или элементы, которые смогут удовлетворить ту или иную из его потребностей; на остальное оно не обращает внимания» (р. 66). Оно изолирует интересующую его черту, а значит, абстрагирует или обобщает, и это определяется потребностями приспособления к среде, ориентации и пр. У животного это происходит инстинктивно, оно как бы машинально извлекает общее из того, что воспринимает. И у человека в основе общих идей можно обнаружить «автоматическую экстракцию сходств», представляющую собой суть всякого обобщения. В сфере мышления все происходит сложнее, но истоки именно таковы. «…Обобщение исходно есть не что иное как привычка, поднявшаяся из сферы действия в область мышления» (р. 68).

Правда, нельзя сказать, уточняет Бергсон, что эти обобщения чисто субъективны: существуют и объективные обобщения, свойственные самой реальности. Это связано с общими свойствами жизни, чем объясняются и сходства между индивидами, входящими в один и тот же вид, род и т. п.; такие сходства и, соответственно, созданные на их основе общие идеи Бергсон называет биологическими. Помимо того, в инертной материи коренятся общие идеи иного рода, поскольку в качествах – цветах, вкусах, запахах, в элементах или их сочетаниях, в физических силах можно выделить тождественное, обусловленное в конечном счете теми вибрациями, колебаниями, в которых Бергсон усматривал суть материи. Такие колебания со свойственной им определенной частотой и повторение тождественного, лежащее в основе общностей в материальном мире, – одного происхождения, и в этом смысле самим вещам имманентно присуща математика. Это можно представить себе так: в иерархии частот колебаний, обусловленной различиями в интенсивности длительности вещей, тождество возникает при наличии вибраций одной и той же частоты. Живое существо, чья длительность неизмеримо более интенсивна, схватывает эти вибрации в своих восприятиях сообразно собственной способности действовать, «определенной в количестве и качестве». Поэтому «все категории восприятий не только людей, но и животных и даже растений (которые могут вести себя так, будто они имеют восприятия) в целом соответствуют выбору известного порядка величины для конденсации. Это простая гипотеза, но нам кажется, что она совершенно естественно следует из соображений физики о структуре материи» (р. 73). Именно для того, чтобы мы могли действовать на окружающие предметы, наше восприятие останавливается на «известном частном уровне конденсации элементарных событий» (ibid.); оно сжимает эти колебания в такой мере, чтобы из них возникли предметы со свойственными им качествами – запахом, цветом, прочностью и др. Наконец, третья категория общих идей – те, что созданы человеческим умозрением и действием. «Вся наша цивилизация, таким образом, основана на определенном числе общих идей, содержание которых мы знаем адекватно, поскольку мы сами их создали, и ценность которых чрезвычайно высока, поскольку без них мы не смогли бы жить» (р. 75).

Бергсоновскую позицию в отношении общих идей, понятий нередко называли номиналистской[474]. Действительно, он еще в «Опыте» раскрыл «поверхностный» характер обобщений, позже ратовал за создание таких понятий, каждое из которых в точности прилагалось бы только к одному предмету, – казалось бы, и вправду номинализм. Однако здесь возникал вопрос: как может быть номиналистом философ, защищавший континуальное видение внутренней и внешней реальности, противник атомизма, в том числе и психологического атомизма, свойственного ассоциативной концепции сознания? Действительно, уже в «Материи и памяти» при анализе процесса образования общих идей речь шла о подобии, сходстве, неких общих свойствах, существующих объективно. В «Творческой эволюции» идея длительности как сознания, присущего всей Вселенной, предполагала, что длительность (в разных степенях ее напряжения) является основанием реальности, истоком ее единства, а значит, и причиной того общего, тождественного, чему причастны конкретные существа и предметы. Но, пожалуй, именно исследование проблемы общих идей во «Введении» со всей очевидностью показывает, как далек был Бергсон от номинализма.

Далее Бергсон показывает,