Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов

И что ему теперь делать?

Решение его было признано неверным. И хуже того — нравственно неприемлемым.

Выплюнула и пальцем погрозила. Не шали.

Никакой связи с Центром Исследований у Куропёлкина не было, он постарался, чтобы её не было, но теперь он не знал, где его пень находится. Вроде бы в тайге. И вроде бы в тайге у южного её окаёма. Берёз тут стояло поболее хвойных деревьев, и ростом они были повыше сосен, елей и возможных кедров. И присутствия армад комарья не ощущалось.

Где же он приземлился? Фу ты! Где же он выземлился?

По двум странствиям с партиями геологов ему были известны Южные Саяны и леса вблизи Тобольска.

Слава Богу, подумал Куропёлкин, это не окрестности Волокушки.

Куропёлкина смущал пень. Он был явно следствием работы электрической пилы. То есть где-то рядом могли проживать или суетиться люди. А общаться с кем-либо Курпёлкин не желал. И не только общаться, но и замеченным быть не желал. А уже мелькнул на ветках берёзы первый бурундук. Зверёк, приятный Куропёлкину, но сейчас совершенно не надобный.

Куропёлкин вспомнил свои мысли: «приземлился-выземлился» и понял неожиданно для себя, что он всё же здесь приземлился. Вспомнил и то, что в момент приземления над ним возник парашют. Но особый парашют без шелкового (или парусинового) купола и без строп, а как бы воздушный парашют с мерцающими огоньками невидимого и нереального свода, и будто бы кто-то принял его на доброжелательные, но крепкие руки и с осторожностью усадил на пень. Или на трон.

Земля его выплюнула, причём с досадой и в поднебесья, но потом, не исключено, пожалела, поберегла, одарила парашютом и обеспечила мягкую посадку.

Какая добродетель!

От оставленного людьми пня следовать уходить.

Не только уходить, но, пожалуй, и удирать.

Но прежде необходимо было осмотреть всё, что на нём (и при нём) осталось после приземления, и попытаться обнаружить возможные технологические устройства надзора над ним. Хотя бы и из Центра управления. Или из спутниковых глаз и щупалец. Или вообще неизвестно из каких интересов и опасений. Но для этого потребовалось бы не спеша и со вниманием исследовать, прощупать, а то и на зуб попробовать все предметы и детали одежды, каким было доверено сопровождать его в путешествии. Произошло немало открытий, удививших Куропёлкина. Комбинезон Вассермана имел карманы не только на своей выставочной стороне, но более всего — на стороне подкладочной. Карманами (условно говоря) были оснащены тельняшка, трусы и даже носки Куропёлкина. Изучение меховой ушанки и аптечно-мотоциклетных очков Куропёлкин пока отложил.

По первым впечатлениям от находок Куропёлкин сообразил, что люди, отправлявшие его по маршруту Бавыкина, всерьёз отнеслись (что надо было ещё перепроверить) к возможности внештатного поворота эксперимента и даже к трагедийно-аварийному происшествию по ходу его.

Пожалуй, они были милостивее Океана, тот, испытывая Робинзона и возбудив в нём силы к созиданию, засовестился и решил поощрить Робинзона полезными вещами. Сказано выше, рядом приятно звучал ручей. Но Куропёлкин, посчитавший, что сразу же надо отпить родниковой воды, почувствовал, что пить его не тянет. И что он сыт. Тюбики. Вот что. Возможно, его так зарядили тюбиками, что он ещё долго будет существовать без жажды и аппетита. Мысль об этом не скажу чтобы обрадовала Куропёлкина, но и не расстроила. В верхних подкладочных карманах Вассермана он обнаружил в пакетах большой запас тюбиков, этак на год хватит.

Оказалось, кстати, что ёмкости, названные Куропёлкиным портновскими карманами и имеющие сходство именно с карманами, на самом деле обладали способностью быть безмерными и вмещать в себя объёмы удивительных габаритов и форм, не разрушая при этом их сущностей и деловых предназначений. В конце изучения грузовых отсеков комбинезона Вассермана Куропёлкин убедился в том, что, если бы в одном из них обнаружился жираф, то и присутствию жирафа не стоило бы поражаться. Но жирафа в странствиях Куропёлкина не посчитали необходимостью. Как, предположим, и одарение его автомобилем-амфибией или сухопутным лендровером. Но много чего толкового, полезного для проживания после, скажем, катастрофы обнаружил Куропёлкин. Заботливые люди отправляли его в поход! Заботливые, но может, заботившиеся не о каком-то странном Куропёлкине, а о собственных шажках в карьере. Что Селиванову, без участия в его проекте, он, Куропёлкин?

Но имело ли теперь это какое-либо значение?

Новые неожиданности ожидали Куропёлкина при обследовании нижней части комбинезона Вассермана.

Понятно, что ради изучения походного снаряжения Куропёлкин стянул с себя комбинезон. И теперь запустил руку в карман, примыкавший к его левой ягодице. Нечто в нём и при сидении на пне вызывало его неудовольствие. Из кармана Куропёлкин выудил прозрачный пакет, в котором ясно и радостно краснела авоська, добыл из пакета авоську (её он, вполне возможно, сам мог засунуть в карман, так в Москве с ним нередко случалось). Авоська сейчас же раздулась, и в ней стали видны какие-то неопрятного вида камни. Камни были немалых размеров, из дырок авоськи вывалиться они не могли. Куропёлкин приподнял сумку и определил: груза в ней примерно пуд. Сейчас же решил отделаться от камней, на кой хрен таскаться с ними? Но тут же углядел в авоське бумажку со словами. Слова были написаны его рукой: «Шивелуч… Изумруды… Нинон…». Когда и как он вывел их грифельным карандашом, Куропёлкин вспомнить не смог. Чтобы отогнать мысли об этом, предпринял опыт. Опустил авоську с камнями обратно в пакет, а пакет попытался вместить в предназначенный для него карман. И вместил. И карман моментально сделался плоским, а Куропёлкин ощутил, что никакого пудового груза в кармане нет. Стало быть, осуществляли подготовку к маршруту Бавыкина люди не только заботливые, но и хитроумные.

И зря он, Куропёлкин, минутами раньше ворчал на них.

Смутно услышанный хруст хвороста где-то за ручьём напряг его, а потом Куропёлкину показалось, что невдалеке кто-то тяжело шагает опять же за ручьём, причём шаги эти, по всей вероятности, были куда шире людских. Возможно, какой-то большой зверь. Хорошо бы зверь, а не охотник и не снежный человек. Однако, если есть Баборыба, почему бы не быть и снежному человеку? Какая Баборыба, выругал себя Куропёлкин, вспомни, кто она — синхронистка второго состава Людмила Мезенцева!

Но вот хрусты прекратились и звуки широких шагов замерли. Теперь только тихо и будто ласково осуществлял свою жизнь ручей. Но Куропёлкин успокаиваться себе не позволил. Лишь постановил ускорить свои исследования, при этом он посчитал, что набор приданного ему имущества, судя по опыту с авоськой и камнями, соответстствует целям его путешествия, а всяческие подробности штанов Вассермана откроются ему позже. Не отказался, правда, осмотреть меховую ушанку и тряпочные очки. И не без пользы. Возможно, для пользы будущей. Прощупал, не снимая с себя, тельняшку и трусы. Тельняшку Куропёлкин согласился надеть свежую, но в привычном месте одного из своих тайников нащупал нечто, похожее на пачку. «Неужто опять песо?» — чуть не испугался Куропёлкин. А было ли чего пугаться? Ну, песо и песо. Проходили, проплывали. К тому же традиционно-секретным местом безопасного провоза денег российским путешественником (мужского пола) всегда были трусы. У дам имелись для тайников свои углубления. И в трусах Куропёлкин ощутил сейчас присутствие трёх будто бы карточных колод. Понадеялся на то, что его не посчитали карточным игроком и тем более кидалой, а снабдили для каких-то нужд деньгами, и не только песо, но и бумажками иных валютных достоинств. Вдруг даже и рублями. «Эй ты, Баборыба! Накось выкуси!» — готов был выкрикнуть Куропёлкин в сторону Москвы, хотя ещё и не определил, где она, эта сторона Москвы.